Подруга Дьявола - Питер Робинсон

— Алан, о чем это ты? — удивился Хартнелл.

— О детях, сэр. Они теперь взрослые, а это многое меняет. Прежде всего я рекомендовал бы обратить внимание на Клэр Тос. Она была лучшей подругой Кимберли Майерс. Кимберли, напомню, это последняя жертва Хамелеона, чей труп мы обнаружили в подвале его дома. Девочки вместе пошли на танцы, но, когда Кимберли собралась идти домой, Клэр осталась, потому что танцевала с мальчиком, который ей нравился. Кимберли ушла одна и угодила в лапы Хамелеона… Человек в пятнадцать лет и в двадцать один — это абсолютно разные существа. А все эти шесть лет, заметьте, Клэр чувствовала себя виноватой в гибели подруги. По словам Мэл Денверс, «Мэри» выглядела сорокалетней, но она может ошибаться. И если уж быть откровенным, скажу: на портрет, сделанный по описанию Мэл, полагаться вообще не стоит. Это значит, что мы не можем оставить за пределами рассмотрения Клэр и таких, как она, только по той причине, что им еще нет сорока. Вот на что я хотел обратить ваше внимание.

— Тогда мы внесем ее в перечень, только и всего, — развел руками Хартнелл. — А кроме того, давайте займемся всеми, кто в то время был в возрасте, близком к возрасту жертв. Как сказал Алан, с годами люди меняются, но самые быстрые и подчас непредсказуемые изменения происходят с молодыми. Так что надо охватить бойфрендов, подружек, братьев, сестер… ну и всех прочих. Инспектор Кэббот, надеюсь, вам выделили достаточно людей?

— Сказать «да» было бы некоторым преувеличением, сэр, — улыбаясь через силу, ответила Энни, — но мы справимся.

— Что мы еще можем для вас сделать? — спросил Хартнелл.

— Предоставить доступ к делу Хамелеона и выделить здесь, у вас, какую-нибудь каморку. Возможно, мне время от времени придется приезжать сюда, чтобы сверять некоторые данные.

— Считайте, это уже сделано, — не раздумывая, ответил Хартнелл. — Кен, ты проследишь за этим?

— Конечно, — с готовностью согласился Блэкстоун. — Кстати, Энни, вы можете располагаться в моем кабинете, с отдельными помещениями у нас напряженка.

— Спасибо, Кен, — поблагодарила его Энни.

Хартнелл встал и деловито посмотрел на часы:

— Ну, вроде мы все обсудили. Уверен, что смерть Люси Пэйн никого из нас не печалит, но в то же время всем нам хочется добиться торжества справедливости.

— Да, сэр, — нестройно ответили участники совещания и потянулись к выходу из кабинета.

В коридоре Бэнкс попытался перехватить Энни, но она быстрыми шагами направилась к остановившемуся на этаже лифту. Бросившись за ней, он попытался ухватить ее за плечо, но Энни отбросила его руку с такой силой, что Бэнкс остановился как вкопанный. Энни вошла в кабину лифта, и двери немедленно съехались за ее спиной.

Чья-то рука дружески легла на плечо Бэнкса.

— Алан, старина, — услышал он голос Кена Блэкстоуна, — тебе не помешает сейчас немного выпить, да и время обеда подошло.

Уинсом заметила кафе, расположенное как раз напротив выхода из здания факультета организации и управления туристическим бизнесом, и решила выпить кофе, а заодно и дождаться, когда длинноволосый студент выйдет из здания. Что предпринять, когда студент появится, она, правда, еще не придумала.

Заказав кофе латте, Уинсом устроилась возле окна, рядом с покрытой оранжевым пластиком пристенной полкой, на которую можно было поставить чашку. Она была старше всех посетителей кафе, но, что удивительно, никто не бросал на нее любопытных взглядов.

Уинсом огляделась и все поняла: за одним из столов сидели, оживленно споря о чем-то, два студента-китайца, за другим расположились две девушки-мусульманки в хиджабах. А вот молодая чернокожая женщина с растафарианскими дредами на голове беседует с белым юношей. Юноша одет в футболку с портретом Боба Марли, и его голову украшает такая же прическа. Остальные посетители были белыми. Тем не менее студенческое кафе в представлении Уинсом являло собою величайшее смешение рас: ничего подобного в Иствейле ей до сих пор наблюдать не приходилось. «Отчего, интересно, я не вижу этих людей днем в субботу, когда хожу за покупками, — подумала Уинсом, — не встречаю их вечером на рыночной площади, которая в это время превращается стараниями молодежи в зону бедствия?» Вероятно, и здесь, вблизи кампуса, достаточно пабов, баров и кафе, где они могут веселиться, не рискуя заработать переломы конечностей, а то и лишиться жизни в столкновениях с пьяными местными буянами или сезонными рабочими с ферм. И почему тогда Хейли и ее приятели поехали в центр города? Близость опасности щекочет нервы?

Поднося к губам чашку, Уинсом не спускала глаз с входной двери факультета. Наблюдая за всеми, выходящими из здания, она невольно постоянно возвращалась мыслями к шокирующей исповеди, которую накануне вечером обрушила на нее Энни Кэббот. Господи боже мой, двадцать два года! О чем она думала? Ведь он же совсем мальчишка! Сын инспектора Бэнкса примерно в таком же возрасте, даже, может, чуть старше. А она-то всегда относилась к Энни как к человеку, достойному уважения, старалась брать с нее пример! В глубине души Уинсом надеялась, что Энни и Бэнкс в конце концов соединят свои судьбы. Она верила, что они будут хорошей парой, и мысленно видела себя подружкой невесты на их свадьбе. Как она ошибалась! Бедный Бэнкс. Если бы он знал о выходке Энни, наверняка испытал бы такое же отвращение, какое испытывает сейчас сама Уинсом.

Уинсом была воспитана в строгих рамках религии и морали, которые современный мир с его многочисленными соблазнами не мог поколебать ни на йоту.

После бурного объяснения с Энни Уинсом отправилась домой. Ее беспокоило, как Энни поведет машину, но, когда она вышла из ресторана, «астры» на площади не было. Слишком поздно. Уинсом чувствовала себя виноватой, позволив подруге уйти в таком состоянии, не наставив ее на путь истинный, не выразив понимания и сочувствия, в которых та, безусловно, нуждалась. И все потому, что признание Энни поразило Уинсом и вызвало у нее чувство отторжения, а не благодарности за то, что подруга ей доверилась. Уинсом, если говорить по правде, не испытывала к Энни сочувствия, скорее, что-то вроде сестринской солидарности. А ведь для Энни история еще не закончилась: кажется, с этим мальчиком возникли какие-то осложнения, о которых она не успела рассказать, и это тоже беспокоило Уинсом.

Студенты в футболках и джинсах, с сумками и рюкзачками сновали мимо нее туда и сюда по улице, и никто, казалось, никуда не спешил. Счастливчики, подумала Уинсом, им не приходится страдать от развязности Темплтона и начинать воскресное утро с осмотра мертвых тел молодых женщин. Она готова была держать пари, что эти ребята каждую ночь ублажают себя сладостным безгрешным сексом. Уинсом казалось, что она может просидеть здесь целую вечность, попивая кофе, любуясь солнечным светом и ощущая во всем теле некую младенческую умиротворенность, какую испытывала когда-то дома в жаркие спокойные дни, слушая пение птиц и ленивый шорох банановых листьев, долетавший с плантации.

Но всему на свете приходит конец. Уинсом еще не успела допить кофе, когда из дверей факультетского здания вышел тот самый длинноволосый парень. Осмотревшись, он спустился по ступенькам и пошел по улице. Прихватив свой рюкзак и оставив на столе недопитую чашку, Уинсом поспешила за ним, обещая себе быть с ним вежливой, но не забывать, что она детектив-констебль, а он свидетель по делу об убийстве.