Вопросы жизни. Дневник старого врача - Николай Пирогов

Так и теперь, в настоящее, смутное и тяжелое для всех время я не считаю подсказываемых мне моим свободомыслием соображений для кого бы то ни было вредными или опасными.

Власть в государстве, очевидно, находится не в нормальном состоянии. Она оказывается бессильною против шайки злоумышленников, как принято выражаться официально.

Глава государства после нескольких, самых дерзких покушений, убит посреди белого дня и, очевидно, злоумышленником из окружавшей государя (вышедшего из экипажа на улицу) уличной толпы.

Дерзость и энергия зла заговорщиков дошли до неслыханных размеров. Они изготовляют у себя в лабораториях взрывчатые вещества, делают длинные подземные подкопы и т. п.

Разве это – признаки сильной и хорошо организованной власти? И разве надежно подпольный террор уничтожать явным государственным террором? Разве все, что наделала до сих пор власть против подпольной крамолы, не вредило более невинным, чем крамоле? Чтобы изловить нескольких, и то не самых главных, злоумышленников, разве не приходилось причинять недовольство и тревогу тысячам мирных граждан и волновать все народонаселение предпринятыми мерами так же, как его волновали и преступления крамольников?

Можно ли все это отнести к признакам прочно и правильно организованной правительственной власти? И в какое время? Именно когда Россия, выдвинутая на новый путь, требовала всего более спокойствия для своего развития.

Совпадением государственных преступлений в новом, неизвестном доселе виде и направлении с преобразованиями царствования Александра II, очевидна также была и для самой верховной власти необходимость предпринятых ею реформ. Не следует ли из всего этого, что причина совпадения преступлений с реформами кроется в самом способе и механизме, которыми вводились и совершались преобразования.

Не для ослабления же власти самодержавный государь счел необходимым введение таких преобразований, которые наиболее соответствовали современным требованиям культурных государств?!

Почему же эти современные реформы вооружили против себя и против личной, вводившей их власти, такую странную ненависть, злобу и мщение в горсти людей и недовольство в тысячах, пожалуй, и миллионах?

Мне сдается, что была какая-то черта в характере или убеждениях государя, так много сделавшего для России, не вполне соответствовавшая значению предпринятых им реформ. Это мне кажется так потому, что ни одно из преобразований прошлого царствования не было введено в таком духе и направлении, которые сообщены были этим реформам при их появлении на свет. Все они, казалось, обещали нечто другое, отличное от того, чем они сделались впоследствии.

Начав с крестьянского вопроса и доходя, чрез целый ряд реформ, до университетского, везде можно проследить более или менее значительные уклонения от первого, данного вначале этим реформам, направления. Так, крестьянский вопрос, несмотря на прошедший уже 10-летний срок, остается еще неоконченным; часть крестьян, более миллиона, еще на издельной повинности и могут еще считаться не свободными, а прикрепленными к земле. Другая часть (в Юго-Западном крае) хотя и совершенно освобождена и снабжена наделами, но не разверстана от помещичьих владений и пользуется еще прежними сервитутами[124].

Винный откуп уничтожен, но злоупотребления едва ли не сильнее прежних, хотя и в другом роде, и один из самых значительных доходов государства основан все-таки на кабаках и пьянстве народа.

В земстве главные принципы, вложенные в него при основании, – внесословное представительство, самоуправление и гласность, сильно поколеблены вмешательством административной власти и постоянно усиливавшимся антагонизмом этой власти с земским самоуправлением. Вялость, безразличное отношение земских деятелей и общества к земскому делу и бюрократизм были следствиями изменившегося духа и направления земских учреждений.

В судебной реформе понадобилось введение военных судов в гражданское общество и в мирное время для замены присяжных – военными судьями и каторги – смертною казнью.

В общевоенной повинности также потребовалось не предусмотренное законом значительное стеснение и сокращение льгот всего еврейского населения; вообще же эта реформа не оказала на крестьянство и дух народа ожидавшегося от нее благодетельного результата, хотя ею и сократился срок службы в войсках.

Свобода, данная печати, до сих пор остается еще не узаконенною и находится во власти одной администрации.

В университетском вопросе ожидалось с трепетом со дня на день уничтожение самого коренного принципа, уже более 50 лет данного русским университетам верховною властью; я разумею выборное начало.

Конечно, существовали весьма веские и важные причины, побудившие правительство изменить и дух, и первоначальное направление этих великих реформ прошедшего царствования, но в таком случае не право ли общество предполагать или то, что введение этих преобразований было сделано несвоевременно, или что они не были основаны на точном и положительном, всестороннем знании дела, или же, наконец, что взгляд и образ мыслей верховного реформатора изменились впоследствии. Мне кажется, я не ошибусь, если допущу все три возможности и на первом плане поставлю последнюю из трех.

Можно, я думаю, с вероятностью предположить, что врожденные покойному государю высокие дары Божии: гуманный дух, искреннее человеколюбие и сердечный либерализм – развились и получили благое направление под руководством и наблюдением его воспитателя-поэта; Василий Андреевич Жуковский, известный мне и лично, но еще более чрез его почтеннейшую сестру, Катерину Афанасьевну Протасову (урожденную Бунину), память о которой для меня всегда останется священною, – В. А. Жуковский, говорю, не мог не сообщить своему царственному воспитаннику высоких, чисто поэтических свойств своей прекрасной души. Это была именно душа, способная влиять благотворно. Поэтому мне представляется весьма естественным, что государь приступил к задуманным им преобразованиям в прекрасном и истинно гуманном настроении духа и с полною надеждою наслаждаться еще во время своего царствования благими результатами. Когда же надежды не осуществились, а возврат к прежнему сделался невозможен, то уклонения с проложенного пути казались единственным средством к восстановлению нарушенного равновесия. Надежды и страх трудно уравновешиваются в душе, глубоко верующей в добро, но принужденной бороться с препятствиями.

Не сердечное, а только добытое умственным анализом добро идет твердо, между страхом и надеждою, на пути к совершенству. Но если мы вправе предположить, что государь-преобразователь и освободитель возлагал на исполнение своих высоких намерений гораздо более надежд, чем сколько их исполнилось на деле, то несомненно, что множество умов из молодого поколения еще более ожидали самых несбыточных результатов от предпринятых государем преобразований.

А ложные и обманутые надежды гораздо более, чем всякий гнет и насилие, возбуждают недовольство и озлобляют незрелый ум и порочное сердце.