Операция "цитадель" - Богдан Сушинский

— Это было бы неплохим решением нашего «русского вопроса», — уклончиво заметил Буняченко.

— Не для того мы формируем свою Освободительную армию, чтобы терять лучшие силы на западных фронтах!

— Но поверьте, профессор[51], что для боевых действий на «русском фронте», наших солдат нужно очень хорошо готовить идеологически. Да и психологически — тоже.

— Какой-то процент солдат, естественно, отсеется.

— Значительный процент, смею вас заверить.

— Но когда остальные убедятся, что, даже после добровольной сдачи в плен советским войскам коммунисты их не пощадят, — присмиреют, и будут воевать, как положено солдатам РОА.

Буняченко не стал возражать ему, однако Власову показалось, что убедить его в своей правоте Трухину так и не удалось. При этом он прекрасно понимал, что комдив пока еще несуществующей дивизии[52]отдает себе отчет в том, как настроены многие бывшие пленные, наивно полагавшие, что добровольной сдачи в плен советским войскам будет достаточно для их помилования.

Встретившись с командным составом РОА, Власов вкратце доложил о своих переговорах с Гиммлером, Кейтелем и Герингом, а также сообщил, что для вооружения 1-й дивизии Буняченко Генштаб вермахта выделяет двенадцать танков Т-34, захваченных в боях с Красной Армией, сто орудий различного калибра, достаточное количество снарядов, автомашин, пулеметов и автоматического оружия. То есть по своему вооружению дивизия РОА не будет уступать самым отборным дивизиям СС.

После этого он представил в качестве командира 2-й дивизии РОА, к формированию которой еще только нужно будет приступать, бывшего комдива Красной Армии полковника Григория Зверева[53], и вкратце пересказал то, что услышал о положении на фронтах и международной политической обстановке от вермахтовских штабистов. Только после этого командарм предложил каждому из присутствующих «доложить о своей деятельности на вверенном ему участке». И первым предоставил слово полковнику Мальцеву[54].

— Господин командующий, господа генералы и офицеры Русской освободительной армии, — начал Мальцев хорошо поставленным голосом опытного оратора. — Докладываю, что на днях я встречался с представителем рейхсмаршала рейха Геринга генералом Ашенбреннером[55]. Генерал уведомил меня, что Геринг разрешил проводить агитацию в лагерных бараках, в которых содержатся пленные советские летчики. Как известно, раньше летчики были на особом учете командования люфтваффе, и оно не позволяло использовать русских летчиков-добровольцев где-либо, кроме своих авиачастей.

— Однако теперь рейхсмаршал прекрасно понимает, — воспользовался заминкой в его докладе начштаба РОА Трухин, — что русские летчики будут сражаться в одном небе с германскими асами, против общего врага — советских коммунистов.

Мальцев выслушал его с непроницаемым лицом, затем болезненно как-то поморщился и уже иным, слегка поугасшим, голосом продолжил:

— Но дело даже не в этом. Ашенбреннер заявил, что Геринг согласен передать нам порядка пяти тысяч бывших красноармейцев, которые пока что служат в люфтваффе, или заняты на всевозможных вспомогательных аэродромных работах. Рейхсмаршал согласен пойти на это, хотя части люфтваффе и так ощущают недостаток в живой силе. Особенность отбора этих людей заключается в том, что все они являются то ли бывшими пилотами и авиационными техниками, то ли имеют опыт службы в советских и германских авиачастях.

— Обладая пятью тысячами авиационных военнослужащих, мы вполне можем говорить о зарождении военно-воздушных сил РОА, — просветлело лицо Власова. — Правда, пока что нам обещают поставить самолеты только для двух эскадрилий. Или, может быть, ситуация изменилась и немцы расщедрятся на третью?

— Пока только на две, — развел руками Мальцев. — Заверяя при этом, что все наши наземные операции будут поддерживаться с воздуха пилотами люфтваффе. Первые шесть самолетов уже поступили. Эскадрильей ночных бомбардировщиков поручено командовать бывшему Герою Советского Союза капитану Сергею Бычкову, — указал Мальцев на приземистого, ладно сбитого парня, уже облаченного во франтовато подогнанный мундир офицера люфтваффе.

— Почему «бывшему Герою Советского Союза»? — мягко возразил Власов. — Просто Герою Советского Союза. Я специально оговаривал этот вопрос с представителями германского генштаба и представителями штаба люфтваффе. Они гордятся тем, что на сторону Великой Германии переходят не «трусы и предатели», как об этом трубит советская пропаганда, но и настоящие русские асы, отмеченные звездами героев. Свои награды они заслужили в боях.

— Прошу прощения, о таком подходе я не знал, — повинился «русский Геринг», как уже называли его в частях РОА.

— Вы полны решимости сражаться за свободную, демократическую Россию, капитан? — обратился Власов к комэску Бычкову.

— Так точно. За свободную Россию — согласен.

— Но если совесть подсказывает, что вы пока еще не готовы к такой миссии, лучше сразу откажитесь от командования. Это будет по-офицерски. Мы не станем упрекать вас. Определим вам другое место службы.

— Я уже принял присягу на верность РОА.

При этих словах все почувствовали себя неловко, вспомнив, что каждый из них в свое время уже принимал присягу на верность Компартии большевиков и Красной армии, однако же отрекся от нее.

— Понятно. Я верю вам, — поспешно пробубнил Власов. Но, уловив тягостность молчания всех остальных, Бычков в тон командарму пробубнил: