Ровельхейм: Право на жизнь - Анна Ледова

Арн Шентия убрал руки, отстранился. Помолчал.

— Тебе неприятно со мной заниматься, Ардина?

Неожиданный вопрос выбил из колеи. Я, пропустив удар сердца, качнула головой. Влево, вправо. Затем увереннее замотала, зажмурив глаза, отрицая услышанное.

— Нет же, нет…

— Тогда в чем дело? Ты очень напряжена и скована. Отворачиваешься, отводишь взгляд. У тебя какие-то проблемы?

Вы, ваша светлость. Одна большая проблема. Я все же заставила себя посмотреть Шентии в лицо. Глаза темно-серые, пытливые, еще секунда и пропадешь, Ардина, затянет в этот омут. Говори как есть, он ведь всегда чувствует ложь, другого объяснения не примет.

— Все хорошо, ваша светлость. Просто Вы… слишком близко.

Глаза его потемнели еще сильнее, дернулись желваки на скулах. Он коротко отрывисто кивнул и отступил на пару шагов. Взгляд его скользнул куда-то мне за спину.

— Я понял. Извини, не подумал. Должно быть, вам обоим это неприятно.

Нам обоим? Кому? Манс чувствовал себя его плече вольготно, не рычал. В этот раз сам забрался, понравилось, видимо, сидеть повыше. Но следующая фраза расставила все по местам.

— Эррано, здесь Вам не зрительный зал, в следующий раз ждите за дверью. Тренировка скоро закончится.

Я обернулась — Анхельм сидел на скамье, те пятью рядами поднимались вдоль одной из стен. Странно, обычно он дожидается меня снаружи, на индивидуальных занятиях как-то не принято присутствовать посторонним, разве что другим преподавателям. Он здесь с самого начала занятия? Анхельм молча поднялся и вышел в центр арены, подойдя вплотную ко мне и приобняв за талию. От их прожигающих друг друга взглядов стало не по себе. Вроде ведь не сталкивались нигде, откуда вдруг такая враждебность? И ведь не в первый раз так смотрят…

— Ардина устала, ваша светлость. — Хельме был непривычно хмур и даже его обычно веселый громкий голос прозвучал как-то напряженно. — Пожалуйста, закончите сейчас. Я отведу свою девушку в общежитие.

Ронард

Идиот. Несдержанный нетерпеливый идиот. Конечно же ей неприятно, иначе не вздрагивала бы каждый раз, стоит чуть соприкоснуться руками, не прятала бы взгляд, не отводила серебристую копну. Сам ведь себе клялся, что не обидит больше, не оскорбит ни словом, ни действием.

Всего лишь хотел вернуть доверие, просто расположить к себе, избавиться от этого настороженного взгляда. Не сдержался, не смог. Нет бы сохранять расстояние, действовать постепенно. Но как, если руки сами тянутся к хрупким плечам, если запах волос сводит с ума настолько, что хочется вдыхать его вновь и вновь, наплевав на все приличия? Напугал, вновь оттолкнул своей несдержанностью.

«Вы слишком близко»… Да и кому будет приятна близость чужого мужчины рядом, пусть даже преподавателя, когда сердце принадлежит другому — молодому студенту? И Эррано можно понять — он теперь в своем праве. «Моя девушка»… До последнего ведь надеялся, что просто друзья. Да, встречает после тренировок, всюду ходит рядом. С ним-то и так понятно, а вот она…

— Ваша девушка? — предательски дернулся уголок рта. — Так, значит, Вы встречаетесь?

— Именно так, — Эррано дерзко вздернул голову и прижал растерянную девушку к себе.

Ронард чувствовал на себе тяжелый взгляд студента, но не мог оторвать глаз от Ардины — вопрос предназначался ей. Едва заметная тень удивления пробежала по бледному лицу, но следом она уткнулась в грудь друга, пряча лицо. Нет, уже не просто друга. Промолчала, а, значит, так и есть.

— Так Вы отпустите нас пораньше?

Ронард неопределенно качнул головой, махнул рукой и вышел первым.

— Ты в порядке, Дин?

— Да… Все хорошо, Хельме, я действительно устала за день. Учиться оказалось тяжелее, чем мне представлялось в начале года.

Мы стояли у двери моего убежища под крышей женского общежития. Манс фыркнул и, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, юркнул в незаметную створку — у него теперь свой проход имелся. Он вообще выглядел не очень довольным, на руки не пошел, расшипелся. Спрыгнул с плеча Шентии и потрусил вперед сам, ворча по дороге.

— А ведь ты снова меня спас, я уже с ног валилась, — слабо улыбнулась я другу. — Значит, теперь для всех будем изображать пару? А что, удобно — и тебя наконец девицы в покое оставят, и…

Я замолчала, чтобы не сболтнуть глупость. Анхельм, все такой же непривычно серьезный, нахмурился. Не улыбнулся ни разу, пока мы шли к общежитию, и это Хельме-то!

— Что «и», Ардина? И тебя, ты хотела сказать? Он что, к тебе… Вел себя неподобающе?

— Да Вечные с тобой, Хельме! — замерла я от одной только мысли. — Что ты такое говоришь! Нет, конечно. Ты же сам там был, все видел. Просто тренировались, это же преподаватель, декан!

— Я видел, — еще больше помрачнел Хельме. — Порой мне кажется, я слишком много вижу.

— О чем ты, объясни?

— Не важно… прошу, забудь. И, Ардин, — Анхельм взял мою руку, прижал к своему сердцу. — Я не хочу изображать с тобой пару.

— Ну я же так, в шутку, ты же сам всегда…

— Теперь без шуток. Изображать — не хочу. Я хочу… Нет, не так. Что богам мои желания… Я бы все отдал, чтобы ты была со мной рядом. По-настоящему.

Под моей ладонью отчаянно колотилось сердце, в полумраке узкой лестницы стало ужасно тихо. Впервые я слышала такое отчаянное признание и грудь словно обручем сдавило. Так вот как это тяжело — когда тебе дают ключи от двери, слепо доверяя их новому хозяину, не зная, будет ли тот добр или разрушит вверенное ему жилище. Примешь ли ты их, возьмешь на себя такую ответственность? Его светлость когда-то не взял, оставил под ковриком, не стал хозяйничать в чужом сердце, топтаться коваными сапогами по девичьей чести. А ты? Что сделаешь ты?

Я взглянула на Хельме — такое родное лицо, сколько ведь он уже рядом. Кажется, чуть тронь пальцем уголок рта — тут же расплывется в развеселой заразительной улыбке. Но не сейчас. В теплых карих глазах обычно всегда озорные смешинки бегают, чуть подмигнешь — и тут же густые, четко очерченные брови задвигаются, заживут своей жизнью. Когда-то пухлые щеки окончательно спали, очертив резкие скулы и гордый профиль южанина. Хельме превратился в настоящего красавца, одна я вижу в нем прежнего преданного друга. Такое живое обычно лицо теперь застыло маской. Не могу видеть его таким каменным!

— Хельме, я… Ты знаешь, как я дорожу тобой. И Мексой, и Беатой. Ближе вас у меня никого нет. Для меня это внове, неожиданно, понимаешь? Я не хочу потерять тебя, но и не могу обещать… Да почему же так сложно о таком говорить?!

На глаза навернулись слезы, сейчас я бы прижалась к своему верному понимающему другу, спряталась на родной груди, как не раз укрывалась от переживаний до этого. Но имею ли теперь право?

Хельме понял меня и на этот раз. Прижал к себе, бережно укрыв голову руками, пригладил разметавшиеся волосы. Боги-многие, да есть ли на свете более чуткий и заботливый человек? От хронической усталости, вечно забитой головы, от язвительных нападок Аландеса и сокурсниц, от неуместных мучительных мыслей на вечерних тренировках с Шентией, от всего этого переутомления, физического и душевного, прорвались наружу рыдания.