Опасные добродетели - Элейн Барбьери

Застегивая на ощупь рубашку, Джереми думал о своем обещании Онести исправиться и еще о том, что по возможности следует держаться в норме, чтобы, не вызывая подозрений, добыть для Биттерса нужную информацию.

Полностью одевшись, Джереми еще раз склонился над ведром, затем провел рукой по волосам и взял шляпу. Парень чувствовал себя виноватым перед Милли. Он не хотел обижать ее, девушка не заслуживала этого. Однако следует извлечь для себя урок из случившегося. Нельзя больше пить. В пьяном виде можно натворить что угодно. Будь он трезвым, Милли не оказалась бы в его постели.

Проснувшись, Онести прикрыла рукой глаза от солнечного света, проникавшего сквозь окно спальни. Наконец-то настало утро. Всю ночь она проворочалась, преследуемая непонятными тревожными видениями, которые бесконечной вереницей проносились в мозгу. Теперь девушка была встревожена и чувствовала себя усталой.

«Что означали эти видения?» — волновалась Онести.

Она снова видела Пьюрити, только на этот раз ее лицо можно было различить гораздо яснее, чем раньше. Онести отметила невероятное сходство Пьюрити с матерью: те же бледно-золотистые волосы, светлые глаза и утонченные черты лица… На шее у нее висел золотой медальон, точно такой же, как у матери. Однако упрямый подбородок принадлежал только Пьюрити. Онести едва не рассмеялась, неожиданно заметив, что, хотя сестра стала взрослой, она совсем не изменилась.

Но желание Онести смеяться скоро пропало. Пьюрити была чем-то расстроена. Раньше Онести никогда не видела ее такой. И когда позади сестры появилась неясная угрожающая тень мужчины, девушка почувствовала, что Пьюрити испуганна и нуждается в ее помощи.

Онести откинула покрывало и резко встала. Ей не хотелось снова переживать последовавшие за этим обрывочные сны, в которых она видела Уэса Хауэлла. Этот человек был воплощением самого дьявола, принесшим ей несчастье!

«Ты пожалеешь о том, что ушла от меня сейчас, Онести. Я говорю это, потому что знаю. Ты пожалеешь», — промелькнуло у нее в мозгу.

Жалеет ли она в самом деле, что оставила Уэса?

Да.

Нет!

Внезапно разозлившись, Онести сбросила ночную рубашку и протянула руку за платьем. Затем вдруг бросила его на стул, достала из шкафа поношенные штаны и рубашку и быстро надела их. Натянув сапоги и водрузив на голову старую шляпу, она направилась к двери.

В коридоре Онести взглянула на дверь комнаты Джуэл, затем быстро подошла к лестнице. Оказавшись на улице, девушка облегченно вздохнула. Джуэл была чем-то расстроена, и, уж конечно, не из-за той бутылки, которую Онести подарила ковбоям накануне вечером. Однако ни времени, ни желания выяснять, какой ее поступок вызвал гнев Джуэл, не было.

Через несколько минут Онести остановилась у двери дома Джереми. Стараясь не волноваться, она почувствовала, что, хотя яркое утреннее солнце и прогнало ночные тени, воспоминания о случившемся здесь ночью остались.

Решив, что она больше не позволит им мучить ее, Онести взглянула на небо. Начинался новый день, и, если с Джереми все в порядке, он должен быть на работе. Она очень надеялась на это, а также на то, что не застанет его пьяным, как не раз случалось. Девушка, затаив дыхание, подняла руку, чтобы постучать.

Стукнула раз… затем другой и, не услышав ответа, толкнула дверь. Оглядев комнату, она с облегчением увидела, что койка пуста. Остальное как-нибудь уладится, подумала Онести. Бад Харпер знал парня, когда тот был еще мальчишкой, любил его и наверняка позволит уговорить себя предоставить ему еще один шанс на работе, ведь известно, что Джереми добросовестный работник, если трезв.

Онести огляделась вокруг и покачала головой. Ей было непонятно, как мог Джереми, воспитанный в доме, где мать постоянно заботилась о чистоте, жить в таком беспорядке.

Привычно двигаясь по маленькой комнате, девушка смахнула мусор со стола, подмела пол и, сняв с крючков грязную одежду, сложила ее в углу, чтобы потом убрать. Взгляд ее упал на смятую постель. Она поправила покрывало и, начав разглаживать его рукой, вздрогнула, когда какой-то острый предмет уколол ладонь.

«Шпилька?» — удивилась Онести и, внезапно поняв, что прошлую ночь Джереми провел не один, испугалась.

Девушка посмотрела на шпильку, притаившуюся в складках покрывала. Джереми никогда не пользовался услугами девиц из «Дома удовольствий» мадам Мод. Онести знала, что девушки любили его, но он никого не приводил в свою лачугу. Вероятно, ночная гостья была особенной для него.

Внезапно к горлу подступил ком. Милый Джереми. Может быть, она недостаточно уделяла ему внимания? Возможно, он хотел, чтобы его любили так, как она не могла любить. Она лишь надеялась, что эта женщина единственная у него.

Онести осторожно положила шпильку на тумбочку и продолжила работу.

Прибрав, девушка вышла на улицу. Она оставила грязную одежду в прачечной и, игнорируя циничные взгляды и замечания, отпускаемые вслед, вошла в платную конюшню. Сейчас ей как никогда хотелось уйти от действительности, забыться и ощутить свободу, летя верхом на лошади так, что только ветер бы свистел в ушах. Что касается одежды, то Онести надела штаны Джереми, из которых он вырос год назад. Хотя они были немного тесноваты, зато удобны, и она не хотела думать о том, что говорили люди по поводу ее туалета.

Вскочив в седло, Онести направилась за город. Проезжая мимо загонов для скота, она натянула поводья, чтобы замедлить шаг лошади. Напрягая зрение, девушка смотрела сквозь поднявшуюся пыль, как коров гонят из загона через лабиринт проходов и ворот в ожидающий их железнодорожный вагон. Чувство тревоги не покидало ее, пока она не увидела Джереми.

Глаза ее неожиданно увлажнились от радости, и она двинулась в путь. Джереми работает. Он справился с собой, и теперь все будет хорошо. Когда главная улица Колдуэлла осталась позади, Онести пришпорила лошадь и помчалась в открытое поле.

Странно, но она никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Сидя в своем кабинете за закрытой дверью, чтобы не слышать шума, означавшего начало делового дня, Чарльз поглаживал кончиками пальцев письмо Эмили, лежащее перед ним на письменном столе. Он снова перечитывал аккуратно написанные строки. Незнакомый почерк не умалял силы воздействия слов жены. Они звучали в его сердце весь день и всю ночь, вызывая множество чувств, которые невозможно передать словами.

Не в силах больше противиться знакомому, почти изнурительному чувству любви, Чарльз набрался храбрости, взял перо и начал писать:

«Эмили, любовь моя!

Твое письмо очень взволновало меня. Всем сердцем хочу быть сейчас рядом с тобой, чтобы ты могла прочитать в моих глазах подтверждение того, что я ужасно соскучился по тебе. Я истосковался по твоей улыбке и по твоим милым привычкам. Мне так хочется коснуться милой руки и почувствовать ее тепло! Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, какими мы были молодыми и беззаботными и кем ты стала для меня, когда молодость прошла и осталась только наша любовь. Ты всегда была моей опорой. Спасла меня от безысходного отчаяния, такого мрачного, что я, наверное, не пережил бы его, если бы не твое любящее сердце. Но самым тяжелым оказался тот день, когда я вынужден был покинуть тебя.