Жатва - Тесс Герритсен

— Здравствуйте, доктор Ди Маттео. Я Бернард Кацка, детектив из убойного отдела.

Специфика его деятельности удивила и несколько насторожила Эбби. Какое отношение это может иметь к ней? Они пожали друг другу руки. Только теперь, рассмотрев его лицо и глаза, Эбби вспомнила, где она видела этого человека. На кладбище. В день похорон Аарона Леви. Он стоял чуть поодаль от всех; молчаливая фигура в темном костюме. Во время погребальной службы их взгляды пересеклись. Эбби не понимала молитв, читаемых на иврите. Чтобы чем-то себя занять, она разглядывала собравшихся. Вот тогда она и обнаружила, что не одна она занимается этим. Их глаза встретились всего на секунду, и он сразу же отвернулся. Тогда Эбби почти не обратила на него внимания. Сейчас первое, что она заметила, были глаза. Серые, спокойные. Он умел смотреть, не отводя взгляда. Если бы не ум, светившийся в этих глазах, Бернард Кацка выглядел бы вполне заурядно.

— Вы друг семьи Леви? — спросила Эбби.

— Нет.

— Я видела вас на кладбище. Или я ошиблась?

— Я действительно там был.

Эбби помолчала, ожидая какого-то объяснения, но вместо этого Кацка спросил:

— Здесь найдется место, где мы могли бы поговорить?

— А можно спросить, чем вызвана наша встреча?

— Смертью доктора Леви.

Эбби посмотрела на стеклянные входные двери. За ними ярко светило солнце, а она весь день не вылезала из больницы.

— У нас есть дворик со скамейками. Если не возражаете, можем пойти туда.

Октябрьский день выдался теплым. В саду, занимавшем бóльшую часть дворика, стояла пора хризантем. Они росли на круглой цветочной клумбе: коричневатые, оранжевые и желтые. В центре уютно журчал фонтан. Эбби и детектив присели на деревянную скамейку. Две медсестры, сидевшие на соседней, тут же встали и ушли в здание. Потянулись минуты. Молчание становилось все тягостнее, но только для Эбби. Ее спутник совсем не тяготился. Похоже, он привык молчать.

— Ваше имя мне назвала Элейн Леви, — наконец сказал Кацка. — Она же посоветовала побеседовать с вами.

— Почему?

— Вы говорили с доктором Леви в ночь с пятницы на субботу?

— Да. По телефону.

— А вы помните, в котором часу происходил ваш разговор?

— Около двух часов ночи. Я дежурила в клинике.

— Он вам позвонил? Или вы ему?

— Ему было все равно, с кем говорить. Доктор Леви позвонил в хирургию и попросил позвать дежурного ординатора. Дежурным ординатором оказалась я. На тот момент я вообще была единственным ординатором на всю клинику.

— Что заставило его звонить так поздно?

— Его беспокоило состояние одной из пациенток. У нее началась послеоперационная лихорадка, и Аарон хотел обсудить принимаемые меры. Рентген. Анализы. Вы все-таки можете мне сказать, зачем вам это нужно?

— Конечно могу. Я пытаюсь восстановить хронологию событий. Итак, около двух часов ночи доктор Леви позвонил в хирургическое отделение, и вы подошли к телефону.

— Да.

— А вы говорили с ним после этого? После двух часов ночи?

— Нет.

— Вы пробовали ему позвонить?

— Да. Оказалось, что он уже выехал из дому в больницу. Я говорила с Элейн.

— В какое время вы с нею говорили?

— Точно не помню. Вероятно, часа в три. Может, минут пятнадцать четвертого. У меня тогда голова была занята пациенткой, и на часы я не смотрела.

— А утром вы не звонили ему домой?

— Нет. Я несколько раз посылала ему вызов на пейджер. Ждала, что он позвонит, но он не звонил. Я знала, что доктор Леви где-то в клинике. Его машина стояла на служебной парковке.

— В какое время вы видели его машину?

— Я не видела. Ее видел мой друг… доктор Ходелл. Он приехал в Бейсайд около четырех часов утра. Простите, а почему убойный отдел вдруг решил заниматься самоубийством?

Кацка не ответил на ее вопрос.

— Элейн Леви утверждает, что примерно в четверть третьего ее мужу позвонили. Он сам взял трубку, потом оделся и вышел из дому. Вам что-нибудь известно об этом звонке?

— Нет. Возможно, ему звонила кто-то из медсестер. Разве Элейн не знает, кто звонил?

— Не знает. Ее муж сам ответил на звонок, а потом унес аппарат в ванную. Разговора она не слышала.

— В четверть третьего я ему не звонила. А теперь я очень хочу знать, почему вы задаете мне подобные вопросы. Вряд ли это та рутинная процедура, когда полиция опрашивает всех подряд.

— Нет, это не рутинная процедура.

У Эбби заверещал пейджер. Ее просили позвонить в ординаторскую. Ничего срочного, но ей осточертел разговор с детективом. Она встала со скамейки:

— Простите, мистер Кацка, но мне пора возвращаться к работе. Меня ждут пациенты. У меня нет времени отвечать на туманные вопросы.

— Ошибаетесь, доктор. Мои вопросы весьма специфичны, но туманными их не назовешь. Я пытаюсь выяснить, кто звонил доктору Леви поздно ночью и о чем вел с ним разговоры.

— Зачем?

— Это могло спровоцировать смерть доктора Леви.

— Уж не хотите ли вы сказать, что кто-то убедил Аарона поехать в клинику и там повеситься?

— Пока что я пытаюсь выяснить, кто с ним говорил.

— Почему бы вам тогда не обратиться прямо в телефонную компанию, или как это теперь называется? У них должно быть специальное оборудование. Они вам подскажут, с какого номера звонили.

— Это я уже сделал. Так вот: в четверть третьего доктору Леви звонили из Бейсайда.

— Ничего удивительного. Ему могла позвонить дежурная медсестра.

— Или кто-то еще, кто тоже в это время был в здании клиники.

— У вас уже готова теория? Получается, кто-то позвонил из клиники Аарону и сказал ему нечто такое, после чего он отправился вешаться?

— Мы рассматриваем не только самоубийство, но и другие версии.

Эбби посмотрела на Кацку. Ей показалось, что она недопоняла. Эбби медленно села. Оба молчали.

Медсестра выкатила из здания коляску с женщиной. Некоторое время обе любовались хризантемами, затем коляска поехала дальше. Единственным звуком, нарушавшим гнетущую тишину, было мелодичное журчание фонтана.

— Получается, его могли убить? — спросила Эбби.

Кацка не торопился с ответом. Вглядываясь в его лицо, Эбби почти знала ответ: «Да, могли». Но пока детектив сидел неподвижно. Он был не из тех, кому вечно мешают руки.

— Аарон повесился… или нет? — напрямую спросила Эбби.

— Результаты вскрытия свидетельствуют об асфиксии.

— То есть они были вполне ожидаемы. Следовательно, это самоубийство.