Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

Он старался лгать убедительно, но Владимир видел его насквозь.

— Я сам виноват. Не должен был верить этому козлу, - наконец, произнес Богданов, отворачиваясь к окну и глядя на город. — Ты уверен, что она ничего не знала?

— Она ни при чем, — Данилов знал, что надо быть осторожным в выборе слов. — Они с отцом не общались, Алиса его ненавидела.

Это была правда. Он умолчал, что она ненавидела не только его. Со многими горожанами у нее уже случались конфликты. У его жены было золотое сердце, но об этом мало кто знал. Заслужить ее неприязнь было гораздо проще, чем симпатию. Ловя косые взгляды из-за «неполноценного» сына, который жил и рос в то время, как умирали здоровые дети, она не делала вид, что ничего не заметила. А сразу желала человеку сдохнуть. И на любую попытку посягнуть на свое жизненное пространство дочь змеиногорского сатрапа отвечала сразу.

Но она никогда не стала бы участвовать в таком мутном деле.

— Эх ты, чистоплюй… Могли бы с тобой великие дела совершить, — произнес, садясь обратно в кресло, правитель. — Ну ладно, я освобождаю тебя от твоих обязанностей. Езжай. Стройте свою жизнь как хотите. Считай это подарком к юбилею.

— Вот как, — Саша приподнял бровь. — Спасибо.

- И не говори, что я жадный. Ты же у меня лучшего палача увел, гад. Как я теперь людей буду в трепете держать?

Щедрость правителя была безмерной. Он даже позволил Александру и остальным сохранить лицо. Официально все это было подано как почетная миссия. И хотя Данилов знал, что его наказывают ни за что, все же лучше, когда «ни за что» изгоняют, а не расстреливают.

Мясник подошел к нему после того самого съезда, на котором было объявлено о колонизации южной части Кузбасса и создании Восточного Форпоста.

С момента встречи вертолетов с новостями о капитуляции Заринска и телом майора Демьянова они перекинулись всего парой слов — совпало, что оба не были любителями болтать языком. И как мужчины похожего склада характера они не видели в своей неожиданной встрече предмета для разговора. Ну, выжили. Ну, снова встретились. Чего тут такого?

— Я поеду с вами, - сказал Саше в коридоре на первом этаже Замка этот внушающий страх человек. — На первых порах вам там понадобится… специалист по налаживанию контактов.

- Почему на первых порах? — удивился Данилов. - Куда-то еще собираетесь?

- Туда, куда перевозят на лодке за одну монетку. — Мясник рассмеялся хриплым лающим смехом, видя, что Саша не понял юмора. — У меня рак, дурень. Который вызывает лапша «Доширак».

— Тогда лучше доживать последние годы хоть с каким-то комфортом.

- А про это я тебя не спросил. Прокопьевск такой же мой дом, как и твой. И сдохнуть я хочу на родной земле.

- Не знаю, нужен ли нам такой, как вы, - уже без обиняков сказал ему Саша. — А если пытать будет некого, не заскучаете?

- И чего они привязались к моим инструментам? — Мясник, казалось, разговаривал сам с собой. — Врачом стать хотел, но не прошел по конкурсу. И попал туда, где мяса навидался столько, что жрать его не могу.

С этими словами он махнул Саше рукой и пошел к выходу, нескладный и страшный, такой неуместный среди пальм в огромных кадках и девушек-секретарш в выглаженных платьях, о которых Богданов заботился с одинаковым старанием.

*** 

— Ты уверен, что это должен быть Прокопьевск? — правитель оторвал глаза от карты Кемеровской области. — И что там ценного?

- Там есть уголь. Буквально под ногами.

- А нужен ли он нам?

- Пока нет, но если промышленность будет развиваться, он вам понадобится.

— Ну ладно. Быть по сему. Ты же ботаник,  — Богданов царским жестом исправил что-то в своих бумагах. — Растительный мир Кузбасса будешь изучать. Пестики с тычинками. И пиши свой Талмуд дальше. Может, грядущие поколения это оценят.

Странно, но Данилову показалось, что он говорит это без сарказма.

Проходя по главной улице города, как приговоренный к смерти по тюремному коридору, Александр ловил на себе взгляды. Разные. От равнодушных до слегка неприязненных. Но еще чаще — сочувственные.

Они уже все знали — новости в городе разносились быстро.

Александр давно понял главный минус жизни затворника. Когда ты попадешь в беду, рассчитывать придется главным образом на себя. Это были в массе хорошие честные люди, но он не был частью их семьи. И хотя они относились к нему с уважением, Саша уже давно чувствовал неприятный холодок. О его участии в обороне Подгорного тоже уже забывали. Многие из тех, кто помнил, были мертвы, а для остальных — даже для новосибирцев, не говоря об алтайцах — даже для его прежних учеников, он был уже не героем и не хранителем знаний, а тем, кто занимается крючкотворством и получает хороший паек, не утруждая себя физическим трудом. Отцом выродка, которого здоровые дети боялись и презирали. А теперь еще и мужем предательницы, которая, как говорили старухи, дружила с нечистой силой.

С чего им его жалеть? Их жизнь тяжела, и, если после избавления от Мазаева они думали, что это скоро изменится, то теперь знают, что это навсегда. Да, крайности вроде ям для рабов и травли медведем исчезли. Но именно исчезновение экстремумов показало им тот средний уровень, который ждет и их детей на веки вечные. Их беда была в том, что, в отличие от настоящих крестьян, они помнили и другую жизнь.

*** 

Река времени несла его вперед. Буруны и пороги остались позади, плаванье было безопасным, но течение почему-то все убыстрялось.

Один год в детстве с его радостями и несчастьями помнится как целая жизнь. Разбитая в кровь коленка и робот-трансформер, подаренный на седьмой день рожденья, занимают в памяти больше места, чем операция по удалению аппендикса в студенческие годы, чем вручение диплома и первая работа. А все, что после двадцати пяти, и вовсе оживает в памяти в виде отдельных эпизодов — вех, отмечающих твой путь.

Дни, похожие один на другой, проходили.

Казалось, еще недавно тебя кормила грудью мать, и вот ты уже целуешь грудь жены — куда более старательно, она ведь может обидеться. Недавно ты был полным сил и мог бегать целый день, а теперь уже не стал бы, даже если бы имел те