Донос мертвеца - Александр Прозоров

Потянулся обычный долгий переход. Поскрипывал снег под полозьями, тяжело упиралась в лед кобыла, гулко постукивали друг о друга ядра за спиной. Спустя милю серв, поняв, что лошадке и вправду чересчур тяжело, спрыгнул с саней, пошел рядом.

— Ну же, Храпка, милая, выручай. Вернемся домой, месяц овсом отборным кормить стану, да к хомуту бубенчиков куплю. Держись, не пропадай.

Впереди показалась новая крепость, и внутри с надеждой екнуло сердце. Скоро новое приключение. Скорей бы…

Обоз собрался в одну большую кучу, рыцари смотрели на высокие бревенчатые стены и обсуждали предстоящий штурм. Потом вдруг начались крики, и кнехты, вместо того, чтобы кинуться вперед — с перепуганными лицами помчались назад. Прослав привстал на передок саней, глянул в ту строну. За ощетинившимся копьями строем воинов прямо на него накатывала железная лавина русской конницы. Серв понял, что сейчас всадники снесут и вытопчут все, что только есть, спрыгнул вниз и попытался забраться под сани — не поместился, и просто забился под оглобли, позади кобылы, свернувшись калачиком и стараясь стать как можно меньше.

Довольно долго не происходило ничего, и Прослав начал было думать, что все обошлось — но тут оглушительно грохнуло, а потом со всех сторон начали доноситься жалобные крики. Следом послышалось гиканье, восторженный вой, топот. Серв снова попытался забиться под сани — и попытка снова не удалась. Он затаил дыхание, закрыл глаза и надвинул ворот шубы себе на голову.

— Эй, а ты кто таков? — по спине не больно, но достаточно ощутимо ударило что-то жесткое. Серв поднял голову, выглянул из-под воротника, обнаружил нависающего над собой всадника: пофыркивал, открывая и закрывая ноздри, коричнево-рыжий мохнатый конь, поблескивало множеством серебряных гвоздиков седло. Поверх алых, заправленных в шитые катурлином валенки штанов лежала кольчужная сеть, на уровне живота переходящая в тускло поблескивающие металлические пластины. На груди лежала густая с проседью, мелко завивающаяся борода. Плечи согревал подбитый лисой охабень с серебряно-красными бархатными вошвами и рубиновыми пуговицами, а на голове возвышался остроконечный стальной шишак с длинной бармицей, с которого спускался толстый наносник. Глаза смотрели холодно и сурово, а правая рука держала поднятую острием к небу рогатину.

Кое-как выбравшись из-под оглоблей, серв содрал с головы шапку, стиснул ее в руке, упал на колени и ткнулся лбом в землю:

— Прослав я, господин. Раб кавалера Хангана.

— Нет, ливонец, — покачал головой закованный в железо русич. — Отныне ты мой раб, смерд боярина Евдокима Батова.

Прослав, не зная, что следует говорить, молча вдавился головой в холодный снег.

— Значит, бомбарды вез? А ядра где?

— На другой повозке были, господин. На моих санях всего шесть штук осталось.

— И то ладно, — кивнул боярин. — У Семен Прокофьевича надо спросить, но, думаю, казне таковые бомбарды без надобности. Размер не по уложению, Пушкарский приказ ядра под них лить не станет. А ты, смерд, коли кто подъедет, отвечай, что ты мой, боярина Батова. Запомнишь? Как тебя звать, повтори?

— Прославом кличут, господин.

— Прослав… Некрещеный, что ли?

— Крещен, господин, в церкви Сасуквера крещен.

— Имя странное… Ну, да ладно, — отмахнулся ратник и поскакал дальше.

Прослав с облегчением выпрямился, перекрестился, надел шапку. Огляделся по сторонам. Обоз продолжал стоять на своем месте, впряженные в сани лошади с любопытством поводили ушами. Ни одна из них не хрипела от боли, и не билась в судорогах. В отличие от большинства битв, где на каждого павшего двуногого воина приходится по три-четыре коня, на этот раз сеча прошли мимо этих извечных спутников человека.

Зато мертвые люди были раскиданы везде — они лежали со рваными шеями или пробитыми спинами по берегам в розовых сугробах, они лежали между саней обоза, истыканные стрелами, они удерживались за деревья подступающего к самой реке леска, надеясь не упасть в расплывающиеся под ногами лужи крови. И Прослав отлично знал, что у многих из них за щеками, под панцирями, в штанах бесполезно пропадают золотые и серебряные монеты. Но отходить от саней он все-таки побоялся — как бы не приняли за одного из воинов. Нет уж, лучше в обозе посидеть. Он теперь боярину Батову принадлежит, хозяин смеха ради зарезать не даст — все-таки имущество. Защитит.

Боярин Батов вернулся не один, а еще с тремя воинами.

— Эй, Прослав! Давай, сани с порохом и ядрами ищи! — скомандовал он.

Серв, на этот раз не падая на колени, а просто сняв шапку и низко поклонившись, быстро нашел то, что требовалось — как-никак, постоянно рядом ставили.

— Отгоняйте в сторону, — скомандовал воинам боярин, а сам удалился к гарцующему неподалеку отряду. Иногда оттуда доносились гневные выкрики, иногда — смех. Воины указывали руками в сторону обоза и что-то обсуждали. Наконец, боярин вернулся назад.

— Ну что, отец? — спросил один из оставшихся с Прославом бояр.

— Трое саней, по жребию, ерошинскому новику отдали, — погладил бороду тот, — бомбарду и ядра мне оставили, но за трое саней посчитали. Остальное, по жребию, по повозке на трех ратников раскидали. Наши — вот эта телега, и крайние сани слева. Сейчас, Лука подведет.

Грозная рать поместного ополчения постепенно рассыпалась на небольшие отряды по десять-пятнадцать, иногда двадцать человек с тремя-четырьмя повозками. В большинстве случаев это были группы соседей, вместе возвращающихся назад, но вокруг боярина Батова неожиданно образовалась довольно мощная дружина из четырнадцати человек, трое из которых называли его отцом, а остальные — барином. Незадолго до заката они тронулись в путь, чтобы вскоре встать лагерем неподалеку от остальных — но уже отдельно. А после того, как утром двинулись дальше, больше уже никого из сотоварищей не встречали.

До боярской усадьбы добирались долго: целых четырнадцать дней. Но зато с весельем — воины устраивали скачки, шутливо рубились на саблях, сшибали рогатинами свисающие с елей шишки, перерубали ими тонкие ивовые прутья. Время от времени устраивали в лесу охоту — иногда загонную, а иногда уходя по следам зверя. Скучал только один воин — сын боярина Варлам. Постоянно торопил двигаться дальше, и в конце концов отец не выдержал:

— Сам поезжай, коли невтерпеж! Чего ты только нашел в этой уклее?

Молодой боярин, радостно поклонившись, умчался, а отряд неспешно двинулся дальше: сперва по Луге, потом вверх по извилистой Ящере, а когда она непролазно сузилась — зимником через болото к Оредежу, а уже там последних три версты до обосновавшейся рядом с глубоким и широким оврагом боярской усадьбы — по льду.

Серв, уже успевший понять, что попал в рабство к богатому дворянину, ожидал увидеть огромный каменный замок, может быть даже — с широким рвом и подвесными воротами, но вместо того обнаружил просто высокий частокол с заросшими мхом бойницами, да большой двухэтажный бревенчатый дом, над крышей которого выступало не меньше пяти печных труб. Похоже, в своей лесной глуши боярин Батов никого не боялся и не видел причин насыпать даже простую земляную крепость. И зачем ему тогда бомбарда понадобилась?