Право записывать - Фрида Вигдорова

А еще я хочу сказать про матерей. Что есть мать? Мы всё это понимаем. И с матерью судиться кому охота? Никому. Но – надо. Если сын женился, а она невестку прописывать не хочет, это ж куда годится? Если мать зарывается, этого тоже спускать не следует. Раз спустил, другой, и глядишь, она уже не мать, а дикий зверь.

Есть хорошие старушки. Чистенькие такие. Посмотреть – и то удовольствие. А есть такие старушки, что это уму непостижимо. Вот есть старушка Семенова Ефросинья, по Огарева, дом пять. Что у ней в комнате, товарищи дорогие, это ж видеть надо! Худые ведра, пищевые отходы, дохлые крысы. Это ж нестерпимо. Мы эту гражданку чистили неоднократно, вывозили грузовиками разное тряпье и прочий ужас. И эта Семенова отравляет жизнь, там у нее всё гниющее, остальные жильцы в квартире прямо задыхаются. Ведь она живет, можно сказать, в полной помойной яме. Мы ее неоднократно предупреждали. А она согласится и опять за свое.

Вот хотим подключить депутатов… Хотим предложить нам помочь. Это мы доказали свое бессилие, как говорится, расписались. Но выхода нет…

Хлебопек

– Хлебопек я… (Плачет.) Воевал в гражданскую и в эту… Контуженный… Шестьдесят четыре года мне…

После смерти жены сошелся я тут с одной гражданкой. У нее тоже муж помер. Она моложе меня на тринадцать лет. (Плачет.) Вот… Имею контузию. И вот, жену… Я ей говорил: я тебе надоем. А она заверяла. Очень сильно заверяла. Дочь моя мне тоже говорила: у тебя возраст один, у нее другой. Ой, смотри! А я не посмотрел. Не понял я, что просто ей надо было вещи после жены прихватить. А какие такие вещи? Юбчонка. Валеные сапоги. И весь гардероб. И вот расписались мы и началось нетерпимое отношение. Оскорбляет. (Плачет.)

Несколько дней спустя подхожу к конторе. Вижу, стоит Ребров. Лицо твердое, жесткое. Не плачет: злобно и холодно отругивается.

– А тебе жалко? Пошел к черту!

– А, не любишь! – кричит ему высокий поджарый дядька с глубоко ввалившимися глазами. – Дом в Арзамасе продал за пятьдесят тысяч, а теперь хочешь смухлевать: жена там прописана, ты – здесь, а потом обменяться на двухкомнатную? Так, да?

– А тебе жалко? Пошел ты…

Увидел меня, и вдруг на лице беспомощная гримаса:

– Товарищ депутат, так как же?

– Для того, чтобы выписать вас отсюда, нужно было ваше согласие и ваша подпись. Без этого не выписали бы.

– Да она такая… За меня подписалась… Она опутала… Она кого хочешь…

Поджарый: Если она подпись подделала, сам дал согласие, цель у вас с ней одна.

И снова злобная морда:

– А тебе жалко? Пошел отсюда!..

… А я его так пожалела.

Эмоции надо отставить

Хрупкая, худенькая, плачет. Отец погиб на фронте. Мать (участница гражданской войны) у Ганнушкина. Брат – туберкулезный. Она – тоже туберкулезная.

– Я не могу жить. Лучше бы мне умереть. Всё равно соседи сживут меня со свету. Мы живем на квартирной кухне. Конечно, кухня нужна всем. Но что же мы можем поделать? Куда угодно, куда угодно, только бы из этой квартиры. У меня нет больше сил…

Несколько дней спустя состоялось заседание райжилуправления. Я просила включить эту семью в список 64-го года.

Я: Они стоят на очереди с 58-го года и заслуживают, чтобы…

Куропеев: Кто спорит? Конечно, заслуживают. Но мы не можем ничего сделать.

Я: Но мать в психиатрической больнице…

Куропеев: Мало ли что… У нас психбольных в районе знаете сколько?

Я: Но у дочери туберкулез…

Куропеев: Мало ли что… Ведь не бациллярная же форма?

Я: Но они живут на кухне…

Куропеев: Мало ли что!.. У нас семь тысяч комнат признано нежилыми.

Я: Но матери 74 года…

Куропеев: Если всем старушкам давать площадь, план никогда не выполнишь.

Я: Я прошу вас, я считаю, что…

Куропеев: Вы просите в частном порядке, а мы в общем порядке. Мы – более правы. Рассмотрите вопрос в таком разрезе, ясно? А эмоции надо отставить!

– Умоляючи просит ее переселить.

* * *

– Отчитывалась и даже шляпу не сняла! Это надо же!!!

* * *

– У ней предполагается молодой человек.

* * *

– Я за помощью добивался, но толку не было.

* * *

– Он создает невозможное совместное проживание.

* * *

– Он курирует многими судами.

Цветы красноречия

Зав. роно:

– Это создает нам очень некоторую трудность…

– Дефицит недокомплекта возрастает…

– В силу нежелания учиться мы определяем их в профтехнические школы.

* * *

Заврайздравом: – Вы, наверно, понимаете, что ребенок, родившись, должен жить и ни в коем случае не должен умирать. Это – главный показатель. На этом показателе мы строим свою работу…

Несколько слов хотелось бы остановиться на таком вопросе…

Вместо «в конечном итоге» говорит «в конечной цели».

* * *

Это дело тянется, как Бобчинский и Добчинский.

* * *

Моя семья состоит в количестве три человека.

* * *

У нас народ очень щепетильный, любит культурные встречи.

* * *

– Это я к слову сказал.

– Что к слову говоришь, надо анализировать.

* * *

«Мы были бы счастливы, если бы вы повели непринужденный разговор о том, что дал Октябрь сидящим в зале – рабочей молодежи».

* * *

И нанес нам незаслуженные телесные наказания и оскорбления.

* * *

Жукова А. И.

Ул. Станкевича, 15, кв. 10.

Живет там с 42-го года. Не ладит с Петровой.

– За дальнейшее подобное поведение ее надо выселить. В 62-м г. 23 апреля она привела в негодность мои два утюга, то есть исцарапала их. А 7 января пробила мне новую кастрюлю, и ряд таких случаев, которые нельзя описать. Пусть Волкову подселят к нам, а Петровой предоставят комнату Волковой.

* * *

Бубликова Ольга Афанасьевна.

Ул. Станкевича, 12, кв. 5. Лет 35. Румяная, крепкая, про таких говорят: гладкая.

– Я взяла на воспитание ребенка. Ребенок весь был себе предоставлен. Весь был заброшен. Я его подобрала. А гражданка Левковская необыкновенная склочница и говорит, что мой муж ее оскорбил. А я ей говорю: он картошку жарил, а ты за своим столом стояла. Где ж он мог тебя оскорбить?