Последний свидетель - Клэр Макфолл

Существо.

Умирает. Хорошо. Именно этого я и хотела.

Я отступила прочь от звука, от сильного жара, покалывавшего мою кожу. Шум уменьшился, когда между мной и огнем пролег один метр, затем другой. Но тепло никуда не делось. Даже стало хуже. Мое лицо было горячим, но источник тепла находился ниже, распространяясь по всему животу. Обжигая. Мучая.

Я горела. Мой джемпер, куда я пролила всего несколько капель жидкости, был охвачен пламенем. Яркий свет палатки приглушил огонь меньшего размера, но теперь я его увидела. Крича и пританцовывая на месте, я била по нему рукой. Огонь сопротивлялся, вынуждая меня снова и снова хлопать по тлеющей одежде. С каждой секундой я все яснее чувствовала, как поджаривается моя плоть. Поднялся тошнотворный запах, вонь плавящегося нейлона с чем-то, почти похожим на еду. Со мной. Я закашлялась, сильнее хлопая по животу голой рукой.

Наконец я победила. Рваный материал висел, дымясь, сквозь зияющие дыры виднелась футболка. Она тоже почернела, но мне было плевать. Все мое внимание сосредоточилось на руке. Или том, что должно было быть моей рукой. Я подняла ее, рассматривая в ярком свете, все еще окружавшем палатку. По силуэту она напоминала скелет. Кожа и мышцы обуглились, обнажив сырые сухожилия и окровавленные кости. Рука задрожала, когда я попыталась согнуть пальцы. Я ничего не чувствовала. Ничего, кроме агонии. Жгучей агонии. Она побежала по моей руке, прямо к центру мозга, где запульсировала, точно сирена. Зрение помутилось, по краям возникла черная рамка. Затем мое тело отключилось.

Сейчас

Я плачу. Нет никакого способа это скрыть, и я даже не пытаюсь. Пусть доктор Петерсен посмотрит. Пусть доктор Петерсен увидит и пусть считает, что он победил. Мне все равно.

Я думала, что забыла страх, панику, чувство беспомощности. Думала, что похоронила их глубоко, там, где они больше не могли причинить мне боль. Ничего подобного. Поток заледеневшей крови в моих венах, грохот пульса, адреналин, бьющий по нервной системе, волосы, что встают дыбом. Я чувствую это. Так же сильно, как и тогда.

Я выдохнула и поняла, что задержала дыхание. Мои руки сжимают друг друга, и раненая правая буквально кричит от боли в знак протеста. Хотя я все равно не могу их расцепить.

Я смотрю вверх; те слезы, которых так старался добиться Петерсен, блестят в моих глазах. Что теперь?

Он странно смотрит на меня, и мне интересно, вижу ли я проблеск его настоящего. Он кажется… растерянным. Как будто впервые задумался, что я говорю правду. Я чувствую первый проблеск надежды за более чем год.

Но момент проходит. Мы возвращаемся к прежней схеме: он – скептичный, самодовольный доктор; я – чокнутая.

– Ты сделала это, Хезер, – тихо говорит Петерсен, очень пристально глядя на меня.

Я не отвечаю, лишь непонимающе морщу лоб.

– Ты это сделала, – повторяет он. – Ты убила своих друзей.

Не реагируй. Не реагируй. Я закрываю лицо как раз вовремя, чтобы не выказать свои боль и негодование.

Я знала, что он думал, конечно знала. Я читала это в его глазах, в изгибе его губ. Но слышать эти слова все равно больно. Каждый раз.

Но доктор Петерсен еще не закончил. Он продолжает тем же тихим, монотонным голосом, как будто пытается ввести меня в транс; словно он гипнотизер, пытающийся записать этот факт, этот лживый «факт» в мой мозг.

– Ты их убила. Мартина, Даррена и Эмму. Ты их убила. Задушила Мартина и Эмму, утопила Даррена. – Он поднимает руку, не давая мне покачать головой. – Они нашли тела, Хезер. Нашли их, наполовину похороненные в дольмене. Не сломанные, будто после падения с большой высоты или из гигантских когтей. В отчете о вскрытии фигурируют синяки на шее у всех трех, в качестве причины смерти указано удушье. – Петерсен делает паузу, убеждаясь, что полностью завладел моим вниманием. – Если бы ты не потеряла сознание от своих ожогов, тебе бы удалось убить и Дуги тоже?

Ожоги.

Я вздрагиваю от слова. Горение. Шипение, вздутие, таяние. Иногда я просыпаюсь посреди ночи и в течение нескольких ужасных мгновений верю, что все еще горю. И тогда я кричу. Кричу, пока в коридоре не раздается грохот ног, моя дверь не распахивается с серией щелчков и не врываются санитары.

Но я спасена от жара своих воспоминаний. Дуги. Гнев прогоняет мои пылающие мысли. Я бы никогда не сделала больно Дуги. Никогда. Я пристально смотрю на доктора Петерсена. Он держит мой взгляд, позволяя тишине тянуться…

И тянуться.

И тянуться.

Наконец он вздыхает, наклоняется вперед. Одна его рука устремляется ко мне, будто он собирается дотронуться, но передумывает и прижимает ладонь к полированному дереву. Хорошо. Если он хоть пальцем меня тронет, я сделаю все возможное, чтобы оторвать его, прежде чем мой охранник успеет среагировать.

– Ты убила их, Хезер. Своих друзей. Где-то в глубине души ты знаешь правду. Признание и принятие этого является частью процесса исцеления.

Он тяжело вздыхает. Я подавляю желание плюнуть в него.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что сделала. Хочу, чтобы ты сказала мне, что убила троих своих друзей, а собиралась четверых. Что ты сделала это нарочно. И что ты пыталась спрятать тела. Признай это, Хезер, и мы сможем двигаться дальше.

Нет.

В первый раз я услышала эту версию событий в больнице. Нормальной. Я была привязана к кровати – чтобы держать меня в покое и не допустить обострения травм, как мне казалось, – и трубки торчали из моего носа и руки. Моя правая рука была покрыта бинтами до самого локтя, и я так устала, что воспринимала все точно во сне. Я заметила, что рядом с моей комнатой стоит полицейский. Заметила, но не удивилась, почему он там. Не тогда.

Прошло несколько дней, прежде чем я смогла оставаться в сознании так долго, чтобы с кем-то говорить. Затем ко мне пришел человек в костюме. Он спросил меня, что случилось, и я ему сказала. Он ушел, и пришел другой человек. Тогда я не знала его лица, хотя с тех пор виделась с ним как минимум раз в неделю. Доктор Петерсен спросил меня, что случилось, и я тоже ему сказала. Он не нахмурился, как тот, другой, а улыбнулся. Так и улыбался до самого конца. Помню, еще подумала: какая странная реакция.

Затем он рассказал мне свою историю, где отвел мне главную роль.

По версии Петерсена, я заманила Мартина подальше от лагеря, к дольмену, чтобы скрыться от лишних глаз. Затем поила его алкоголем, пока бедняга не потерял сознание, а когда он отключился, обхватила руками его горло и сжала. Крепко.

И сунула тело в дольмен.

Вернувшись на пляж, я объяснила исчезновение Мартина, спрятала его вещи. И поздравила себя с успешно выполненной работой. Но Даррен и Эмма видели, как я уходила с Мартином, и стали что-то подозревать. Поэтому мне пришлось заставить их замолчать.

Одно убийство превратилось в три.