Повесть о браслете - Иланго Адигаль

Глава XXVII

Омовение камня в Ганге

После того как Сенгуттуван добыл в великих северных Гималаях камень для статуи божества патни, обретшей славу в небесах, он водрузил его на головы Канаки и Виджайи с солнцеподобной короной, дерзнувших противостоять гневному копью Сенгуттувана. Украшенный кольцом героя могучий царь в продолжение восемнадцати часов[156] был воплощением Бога смерти, пожирая жизни арийских царей, не знавших великой силы тамильских властителей и пошедших на них войной. И его подвиги присоединились к тем, которые некогда были совершены в битвах, продолжавшихся в течение восемнадцати лет, восемнадцати месяцев и восемнадцати дней[157].

Из каменной глыбы изваяли статую божества патни, после чего Сенгуттуван со своим могучим войском вернулся па берег священного Ганга, и знатоки священных книг согласно предписаниям омыли в воде великой реки статую богини, перед непорочностью которой склонялись все.

Царь остановился на южном берегу Ганга, несущего светлые воды, где северные цари возвели для него громадный дворец, украшенные рубинами мандапы, отделанные золотом подмостки, увитые лианами пандары. Спальня его была поистине великолепна; дворец был окружен густой цветущей рощей, где помещались покрытый лотосами пруд и сцена для танцевальных представлений. Небесные девы украсили душистыми гирляндами цветов грудь и голову доблестных воинов, что погибли в сражении, сокрушая гордыню северных царей. Они бились насмерть с северными царями и теперь лежали в земле, вызвав восхищение своего властелина. За царские пиры и почести они заплатили своей жизнью и умерли, как отважные воины, в кровавой резне с врагами. И на могилах воинов, павших с мечом руках, девы-духи, с зиявшими вместо глаз отверстиями, плясали танец смерти, прославляя убитых. С украшенной раной грудью они легли в землю, и рядом с ними — их верные жены, украшенные браслетами. Прежде чем броситься па врагов с мечом в руках, они украсили свои шлемы гирляндами мимозы. Отважные царские воины упали рядом со стремительными колесницами врага, и кровь глубоких paн была их гордостью в предсмертные мгновения[158]. При виде разбитых голов, украшенных коронами и удостоенных редкой славы, при виде падающих наземь воинов с пронзенной грудью у самого Бога смерти пробудилась жалость.

Поэты прославляли подвиг царя, и празднующий свою победу Сенгуттуван призвал их к себе и каждого одарил золотом и гирляндами левкады, проявив бо́льшую щедрость, чем даже в годовщину своего царствования.

Царь возлежал на своем широком ложе, и на его груди красовалась гирлянда победителя, когда в его покои вошел брахман.

— Живи, наш царь! От лесных напевов Мадави треснули головы Канаки и Виджайи, несущие бремя каменной глыбы. Живи многие годы, о царь, повелевающий древней землей, окруженной морями.

Сенгуттуван сказал в ответ на это:

— О брахман четырех вед! Твои загадочные слова непонятны многим в этой земле наших врагов. Что значат твои слова?

И брахман Мадалан ответствовал царю так:

— Когда в прохладной цветущей роще на берегу моря танцовщица Мадави, предаваясь любовным утехам с Коваланом, своими песнями вызвала у него обиду это совпало со временем созревания плодов кармы. Даже не обняв Мадави, он расстался с нею, вернулся в свой родной город и вместе со своей благородной красавицей-супругой отправился в древнюю и величественную Мадуру, знаменитую своими высокими дворцами. После того как Ковалан был безвинно убит, царь Пандьи, носивший гирлянду из пальмовых листьев, вознесся на небеса, а Каннахи — непорочная супруга убитого Ковалана — пришла в твою страну. Дабы умилостивить богиню Каннахи, ты, о великий царь Черы, совершил поход в Гималаи, и каменная статуя Каннахи раздавила короны северных царей.

Соблаговоли выслушать, о царь, чья могучая рука сжимает победный меч, причину того, почему я пришел сюда. Я обошел справа кругом гору Поди, где жил великий муни[159], и, совершив омовение в заливе у мыса Коморин, возвратился домой. Но когда созрели плоды кармы, я отправился в достославную Мадуру, где правил царь с неотразимым мечом.

Когда пастушка Мадари услышала, что Каннахи, украшенная золотыми браслетами, повергла самого пандийского царя, обладавшего могучей армией, она пришла на покрытый пыльцою луг, где собирались пастухи, и сказала:

— О люди пастушеского племени! Супруг Каннахи — Ковалан умер безвинным! Повелитель Мадуры поступил несправедливо. Отныне у нас больше нет надежного покровителя: погнулся его скипетр, и разве можем мы теперь укрыться под его серебряным зонтом? — И в полночь, в кромешной тьме, она вошла в пылающий костер.

Благочестивая Кавунди, прославившаяся своим тапасом, услышала о гибели властелина большой страны, скипетр которого всегда сиял, и воскликнула в скорби:

— Так вот каково свершение кармы тех, кто был вместе со мною?

И она дала обет неприятия пищи, отчего ее душавскоре покинула тело. Когда до меня дошла молва о несчастье, постигшем славную столицу царя Сежняна, сидевшего на золотой колеснице, то, охваченный печалью, я возвратился в свой родной город и рассказал высокородным людям Пукара о случившемся. Услышав о том, что вынес его сын, о том, что пережила Каннахи, и о том, что случилось с властелином Мадуры с непокривленным скипетром, отец Ковалана впал в глубокую печаль. Свое неисчислимое богатство он роздал другим. Сокрушенный Масаттуван ушел в обитель семи вихар Индры, где жили триста антарачариков. Вместе с этими отшельниками он стремился к прекращению рождений в рождаемых телах[160]. Супруга отшельника Масаттувана столь сильно скорбела о сыне, что не перенесла страданий и душа ее покинула тело.

Свершив очищающую дхану и раздав все свое богатство, отец Каннахи вступил в обитель адживаков, где обладающие обликом богов отшельники предавались великому тапасу. Манейкижати — супруга сверившего дхану — по прошествии дня покинула тело, отпустив от него душу. Когда же печальная новость дошла до танцовщицы Мадави, то она сказала своей доброй матери:

— Отныне я пойду по благому пути. Но пусть дочь моя Манимехалей никогда не познает горестей мира ганик.

Она приняла дхарму, остригла свои волосы и затворилась в буддийской обители. И, поскольку все они услышали о случившемся несчастье из моих уст, а иные, услышав, умерли, то теперь я иду совершить омовение в священных водах Ганга. Вот почему я здесь. Живи, о властелин царей!

Властелин неувядаемой столицы Ванджи, чья корона украшена цветущей левкадой, обратился к брахману so словами:

— Поведай мне, что случилось с Пандьей после того, как умер ее могучий и достохвальный властелин!

И брахман Мадалан изрек:

— О властелин беспредельного царства! Ты сокрушил в один день зонты девяти царей, когда те противостояли твоему зятю Валлавану Килли, не склонившись перед его повелением и не согласившись на его