Влюбленная Пион - Лиза Си

И потому, когда мой муж получил назначение в Янчжоу, я поехала вместе с ним. Мы жили в чудесном доме, не таком большом, как тот, что в Ханчжоу, но он был просторным, и в нем было множество двориков. Твоя мать часто навещала нас. Ах, как интересно мы прово­дили время!

Однажды твои родители приехали к нам в гости. Они прибыли в двадцатый день четвертого месяца. Прошло четыре дня. Все это время мы пировали, пили, смея­лись. Никто из нас, даже твой отец или дедушка, не за­думался о том, что происходит в мире. Затем, в двад­цать пятый день, войска маньчжуров вошли в город. За пять дней они убили восемьсот тысяч человек.

Когда бабушка рассказывала историю, мне казалось, будто все это происходило со мной. Я слышала лязг ме­чей и копий, звон столкнувшихся щитов и шлемов, то­пот лошадей, бегущих по крытым булыжником улицам, вопли испуганных горожан, тщетно ищущих спасения. Я почувствовала дым — то горели подожженные дома и другие здания. Кроме того, я уловила запах крови.

— Началась паника, — вспоминала бабушка. — Люди карабкались на крыши, но черепица ломалась, и они погибали, падая вниз. Некоторые прятались в колод­цах и тонули. Другие сдавались, но все было напрасно, потому что мужчинам отрубали головы, а женщин на­силовали до смерти. Твой дедушка был чиновником. Ему следовало попытаться помочь людям. Вместо этого он приказал слугам отдать нам свою грубую одежду. Мы переоделись, а затем наши сыновья, твои родители, де­душка и я решили спрятаться в небольшом амбаре. Мой муж велел женщинам зашить в одежду серебро и драго­ценные камни, а мужчины засовывали золото в куша­ки, туфли и пояса. В первую ночь мы прятались в тем­ноте. Мы слышали, как маньчжуры убивают людей. Ужаснее всего были крики тех, кому не посчастливи­лось умереть быстрой смертью: они мучились много часов, пока не истекали кровью.

На вторую ночь, после того как маньчжуры убили на главном дворе наших слуг, мой муж напомнил мне и на­ложницам, что мы должны защитить свое целомуд­рие ценой собственной жизни и что все женщины дол­жны быть готовы принести себя в жертву за своих му­жей и сыновей. Наложницы еще беспокоились о своих платьях, пудре, драгоценностях и украшениях, но мы с твоей матерью не нуждались в подобных увещеваниях. Мы помнили о долге и были готовы сделать все, что от нас потребуется.

Бабушка рассказала, что маньчжурские солдаты ок­ружили дом. Понимая, что рано или поздно они про­никнут в здание, дедушка приказал своим домашним выбираться на крышу. Этот шаг привел к гибели многих семей. Но все повиновались. Они провели ночь под про­ливным дождем. Когда начался рассвет, солдаты увиде­ли, что мои родственники сгрудились на крыше. Они отказались спуститься вниз, и тогда солдаты подожгли дом. Тогда семья быстро вернулась на землю.

— Они могли бы убить нас, — продолжила бабушка, — как только наши ноги коснулись земли. Но они этого не сделали. За это мы должны благодарить наложниц. Их волосы растрепались. Они не привыкли носить грубую одежду и потому расстегнули ее. Как и все мы, они про­мокли насквозь, и ткань одежды набухла и распахну­лась, обнажив их груди. Это, а также слезы, показавши­еся на ресницах их прекрасных глаз, сделало их такими обворожительными, что солдаты решили оставить нас в живых. Мужчин отвели в соседний двор. Солдаты об­вязали нас за шеи веревкой, словно связку рыбы, и повели нас на улицу. На земле лежало множество уби­тых младенцев. Наши «золотые лилии», которые мы с твоей матерью старались закалять, скользили по крови и разрубленным кишкам людей, задавленных лошадь­ми. Мы шли рядом с каналом, по которому плыли тру­пы, миновали горы награбленного шелка и парчи. Мы добрались до другой усадьбы, вошли в нее и увидели около сотни обнаженных женщин. Они были голыми и покрытыми грязью. Они плакали. Мы видели, как муж­чины выхватывали из этой дрожащей массы женщин, и то, что они с ними делали, — на открытом воздухе, на глазах у всех, позабыв обо всех правилах приличия.

Я была в ужасе. Мне было страшно и стыдно пред­ставить, что мою мать, бабушку и наложниц заставили раздеться, и дождь бил их по обнаженным телам. Мыс­ленно я следовала за матерью, пробиравшейся в сере­дину толпы. Все это время она была привязана за шею к свекрови и наложницам. Я понимала, что женщины, оказавшиеся в этом месте, больше не жили в мире лю­дей. Под их ногами были грязь и испражнения, и моя мать измазала ими лица и тела женщин нашей семьи. Они весь день оставались рядом, стараясь держаться в центре, потому что тех женщин, что стояли с краю, сол­даты выхватывали из рядов, насиловали и убивали.

— Солдаты были пьяны. Они никак не унимались, — рассказывала бабушка. — Я бы убила себя, если бы мог­ла, ведь меня учили ценить свое целомудрие превыше всего на свете. В других концах города женщины веша­лись или сами перерезали себе горло. Другие запира­лись в своих комнатах и поджигали их. Так заживо сго­рали целые семьи: младенцы, девочки, матери, бабуш­ки. Позже их назвали мученицами. Некоторые семьи оспаривали право других людей прославлять самоубий­ство той или иной женщины, потому что они знали, что маньчжуры будут воздавать им почести. Нас учат, что только смерть помогает нам сохранить добродетель и честь, но твоя мать думала по-другому. Она не хотела уми­рать, и благодаря ей никого из нас не изнасиловали. Она заставила нас пробираться через ряды других обнажен­ных женщин, пока мы не добрались до края толпы, а за­тем убедила нас бежать, проникнув в заднюю часть усадь­бы. Нам это удалось, и мы оказались на улице. Город был освещен факелами, и мы перебегали от одного темного угла к другому, словно стайка крыс. Мы останавливались на пустынных улицах, чтобы раздеть мертвецов и натя­нуть на себя их одежду. Несколько раз мы падали на зем­лю, хватали выпущенные внутренности мертвецов и по­крывали ими наши тела, чтобы притвориться убитыми. Твоя мать настояла на том, чтобы мы вернулись и отыс­кали твоего отца и дедушку. «Это наш долг», — все время повторяла она, хотя даже моя решимость поколебалась, а наложницы все время плакали и стонали.

Бабушка опять замолчала. Я была благодарна ей за это. У меня кружилась голова, потому что я видела, чув­ствовала и слышала все то, что происходило тогда. Я с трудом сдерживала слезы, когда думала о своей маме. Она так много страдала и была такой отважной, но ни­когда не рассказывала мне об этом.

— Утром четвертого дня, — продолжила бабушка, — мы вернулись в нашу усадьбу. Нам повезло, мы сумели найти дорогу к Наблюдательной беседке девушек. Твоя мать была уверена, что никто туда не придет. Из этой беседки девушки и женщины могли наблюдать за тем, что происходит внизу, оставаясь невидимыми для ок­ружающих. Твоя мать зажала мне рот, чтобы заглушить крики, когда мы увидели, как моего шестого и седьмого сына изрубили на куски саблями. Их тела выбросили на улицу — как и многих других покойников, — где их топ­тали лошади, пока от них ничего не осталось. Только бесформенные куски плоти и раздробленные кости. Ужас сжег мои глаза.

Так мои дяди стали голодными духами. Их нельзя было похоронить, как полагается, потому что от них ничего не осталось. Три части их душ продолжали бро­дить по земле. Они не могли закончить свои странствия, не могли найти покоя. По щекам бабушки текли слезы, и я тоже заплакала. Внизу, на земле, в Ханчжоу началась ужасная буря.