Огонь в его объятиях - Руби Диксон

не совсем похожи на мои. Они очень жесткие, почти щетинистые, и по спутанным прядям ясно, что он не расчесывал их очень-очень давно — а может быть, и вообще никогда. Я изо всех сил стараюсь не тянуть и терпеливо прорабатываю каждый узелок, насколько это возможно, потому что каждый участок, который я заканчиваю, получается волнистым, глянцевым, поблескивающим и таким, таким золотистым. Я очарована этим и более чем немного завидую.

«Мне больше нравятся твои волосы, — говорит он мне, и в его мыслях сквозит сонное удовольствие. — Они очень мягкие и пахнут тобой».

— Они густые и пушистые, — признаю я. — Это, пожалуй, все, что у меня есть. Я унаследовала волосы своего папы, а не мамы. Ее волосы были очень шелковистыми и светло-каштановыми. Папа был пуэрториканцем в семье. Мама была просто белой.

«Они… другие?»

Я усмехаюсь.

— Совсем немного. Не настолько, чтобы поднимать из-за этого шум. Папа был темнее мамы. Говорил как по-испански, так и по-английски. Мама шутила, что он намного умнее ее из-за того, что говорит на двух языках. К сожалению, мы никогда не улавливали больше нескольких высказываний. Я бы хотела, чтобы я тоже знала эти языки. — Я с тоской думаю о своих родителях, о моем смеющемся, улыбающемся отце с его густыми кудрями и моей застенчивой, тихой матери. — Они погибли в Разломе.

«Но твой брат, он выжил?»

Я фыркаю.

— К сожалению, да. В то время я была всего лишь ребенком, поэтому я была благодарна, что у меня был Бойд. Но через некоторое время… Что ж. — Я пожимаю плечами. — У моего папы была поговорка, что Бойд был como las tetas del toro. Это значит, что он был как титьки на быке.

«Я… не понимаю».

— Значит, он был бесполезен, — говорю я, улыбаясь при этой мысли. — Он не ошибся. Бойд был большим поклонником легкого выхода, даже если для этого приходилось переступать через людей.

«Я рад, что он мертв. — Его мысли раздражены из-за меня. — Ты рассказала мне о нем не так уж много хорошего».

Причесывая его, я стараюсь думать о Бойде только хорошее.

— Когда мой брат хотел, он мог быть действительно обаятельным и веселым. Я просто думаю, что он не знал, когда нужно подвести черту и не использовать людей. — Я вздыхаю. — Но я помню, когда мы были детьми, он был хорошим старшим братом. Я думаю, что «После» просто подействовало на него, как и на всех остальных. Никто больше не такой, каким был раньше. Даже ты.

«Это правда. — Он становится задумчивым. — Какой ты была раньше?»

Я на мгновение задумываюсь, и мысли приходят старые, приятные.

— Очень девчачьей. Я очень любила принцесс, розовое, лошадей и делать прически. О, как же я хотела иметь собственную лошадь. Не просто лошадь, а единорога. — Я качаю головой при этой мысли. — Я ненавидела насекомых, любила красивые платья и хотела стать танцовщицей, когда вырасту.

«А теперь?»

— А теперь я ем жуков, когда достаточно голодна, бреюсь налысо, когда мои волосы слишком грязные, и я смеюсь над тем, какой защищенной была та старая я. — Я не могу решить, печалит меня моя прежняя жизнь или злит. — Я намного выносливее. Мне приходилось бороться за все, и я жила сама по себе долгое, очень долгое время. Джек научил меня, как позаботиться о себе.

«Ты уже думала о Джеке раньше. Кем он был? — в мыслях Зора есть странная собственническая нотка. — Не пара?»

О, Джек.

— Не пара, — соглашаюсь я и пытаюсь послать ему образ моего старого наставника. Джек был невысоким человеком, не более пяти футов трех дюймов или около того, и сморщенным от возраста. Ему могло быть пятьдесят, а могло и восемьдесят. Его волосы были совершенно седыми, а на лице не было ничего, кроме скул и морщин, но он был самым сильным, способным человеком, которого я когда-либо встречала. Он никогда не переставал двигаться, никогда не переставал работать, и у него никогда не было времени на чью-либо чушь. — После того, как нас с Бойдом выгнали из Форт-Талсы, мы какое-то время копались в мусоре самостоятельно, но это было тяжело. Мы не знали, как позаботиться о себе, и умирали с голоду. Мы наткнулись на тайник какого-то парня для сбора мусора в старой хижине и совершили на него набег. Думали, мы такие умные. Мы убежали с его вещами, а он выследил нас и сказал, что проделает дырку в наших головах из своего дробовика, если мы украдем у него что-нибудь еще. — Я улыбаюсь странному воспоминанию и его гневной реакции. — Я знаю, это звучит жестоко, но в тот момент, когда Джек увидел нас, он понял, что мы умираем с голоду, и он не мог оставить двоих детей одних. Он охотился за нами той ночью, и я доставила ему неприятности, следуя за ним, потому что настояла, чтобы он показал мне, как это делается. Знаешь, я не хотела больше никогда быть голодной. После этого мы вроде как перестали держаться вместе. Джек показал мне так много. Бойд пробыл с нами около года, может быть, меньше, а потом сбежал, потому что скучал по фортам и ненавидел строгость Джека.

«Но тебе это понравилось».

— Да, — тихо говорю я. Его волосы гладкие, и теперь, когда я провожу по ним расческой, ничего не цепляется. Я разделяю их на три толстые части и начинаю заплетать. — Мне этого не хватало. Я все еще была ребенком во многих отношениях, а с Бойдом не было такого, никто не знал, как ты будешь есть или где спрячешься во время следующего раунда драконьих атак. Джек спас меня. Он дал мне власть над моей ситуацией. Он показал мне, что я не обязана быть жертвой. Что я могу сама о себе позаботиться. Он научил меня охотиться и ловить рыбу, какие вещи полезно собирать, а какие нет. Он научил меня стрелять из пистолета и метать нож так, чтобы он действительно попадал в цель. Он показал мне все и научил меня, что я могу сидеть и ныть, а могу заняться делом.

«Твои мысли становятся грустными. Он… умер?»

Я киваю.

— Думаю, уже около года. — Мои глаза увлажняются, и я шмыгаю