Друзья Высоцкого: проверка на преданность - Юрий Сушко

Тем не менее к марту 1980-го дом все-таки построили. Подвели газ, Конечно, тоже не совсем законно.

Как ни странно, Высоцкий в новом доме практически и не жил. Приедет, посмотрит, а ночевать идет к Володарскому, считая, что там уютней. Несколько раз приезжал с Мариной, а когда Влади не было в Союзе, привозил с собой Ксюху… Другие гости наезжали. Когда орава сваливала, Эдик с Володей красиво пьянствовали…

А в июле Высоцкий умер. И первое, что на третий день спросила Марина у Эдуарда Яковлевича: «Как быть с домом?». Тот еще не отошел от похорон: «Не знаю». Тогда она предложила: «Раздели участок». Невозможно ей было взять в толк, что земля государственная, делить невозможно. Потом у нее возникла новая идея: «Эдик, тогда купи этот дом. Он стоит сорок тысяч».

Если б у него тогда были такие деньги, он бы их отдал — и пропади все пропадом. Но их у него не было. И Володарский предложил оставить все по-прежнему: «Пусть дом стоит как память о Володе, ты можешь приезжать и оставаться сколько угодно. Больше никто в нем жить не будет, я стану оплачивать электричество и отопление, другого варианта нет… Хотя есть один, Марина. Разбирай его и вези к себе в Париж». Ну, тут она взбесилась. А вскоре и правление подтвердило, что участки неделимы. Поднялся жуткий скандал, она считала, что я все подстроил. К тому же меня разозлило, что она только от себя выступала. Разве мать, отец, дети не имеют права на этот дом? «Нет, — говорит, — он строился на наши с Володей деньги».

Вот тогда ему и вспомнились слова Эльдара Рязанова, который еще в разгар строительства предупреждал: «Эдик, ты не знаешь Марину. Дело у вас кончится очень херово. Ни одно доброе дело не останется безнаказанным. И наказанным останешься ты!». Как в воду глядел.

Не погнушалась же вдова написать донос в Моссовет на теперь уже бывшего друга семьи Володарского. И какой! — возмущался Эдуард. По всей форме, в лучших совковых традициях, в духе 37-го года. Сообщила, что он антисоветчик, жуткий пьяница, избивает свою жену, что таким, как он, не место в Союзе советских писателей и уж тем более он не имеет права проживать в элитном писательском поселке. Заместитель Промыслова[7]Шуб дал почитать Эдуарду Яковлевичу сей опус, иронически хмыкнув: «Попали же вы в историю, Эдуард Яковлевич. Да-а-а, видать, здорово вы мадам насолили!».

— Ну и блевотина, — только и сказал Володарский. — Другого слова не подберу.

— Что будем делать? — спрашивает Шуб и показывает еще одну бумагу за подписью председателя правления кооператива, Героя Социалистического Труда Романа Кармена. В ней подтверждается, что участок неделим!

Потом на правлении Володарский вновь отстаивал свою версию: построенный дом — мой архив и библиотека. Другое дело, я брал на строительство деньги у Высоцкого. Но обязательно их верну.

А в кругу друзей говорил: «Знаете, если б я был последней сволочью, то послал бы Марину куда подальше. Потому что фамилии Высоцкого в документах даже не упоминается».

Волокита продолжалась. Умер Кармен. Председателем правления стал Дементьев. По просьбе Володарского Станислав Говорухин пробовал поговорить с Мариной, но потом отступил в некотором изумлении: «Настоящая француженка — за пять франков кого хочешь удавит». Ну что тут попишешь? Действительно, вышло по пословице: «Не делай добрых дел — не будешь наказан».

В конце концов «дачную эпопею» вынесли на публику. Одна из центральных газет напечатала открытое письмо, подписанное Мариной Влади, Жанной Прохоренко, Артуром Макаровым, Всеволодом Абдуловым и другими, в котором излагалась история, не угасавшая в Красной Пахре. Авторы заявляли: «Не хотелось предавать все это огласке. Но коль скоро Э. Володарский выступил апологетом справедливого отношения к его умершему другу, мы сочли дальнейшее умолчание невозможным. Не ему выступать в этой роли…» Тут же последовало ответное открытое письмо, авторы которого — Иван Бортник, Леонид Филатов, Николай Губенко, Александр Митта, Эльдар Рязанов и другие — вступились «за честь и достоинство» кинодраматурга. Горой на защиту «дяди Эдика» встали и сыновья Владимира Семеновича Высоцкого. Правда, аргументы младшего Никиты были чисто детскими: «Просто Эдуард Яковлевич вспыльчивый человек…»

Марине дали понять, что ее дело не выгорает. Она разозлилась и уехала в Париж. А дом как стоял, так и стоит. Нужно было найти какой-то выход. Тогда Володарский позвонил Володиному отцу: «Дядя Семен, чего делать-то?». Он говорит: «Слушай, мне в Загорянке дают участок, давай я разберу дом — там и поставим». Кстати, оценили его не в сорок, а в 15 тысяч рублей, которые Эдуард и заплатил сыновьям Высоцкого. Дом вывезли. На том все и закончилось.

Смерть Высоцкого расколола прежде казавшуюся нерушимой компанию его друзей. Володарский просто ненавидел тех, кто постоянно крутился вокруг Владимира в последнее время, и прямо заявлял: «Они убили Высоцкого!». Имея в виду и администратора Валерия Янкловича, и врача Анатолия Федотова, и фельдшера Игоря Годяева, которые поставляли поэту наркотики. Эдуард Яковлевич публично рассказывал о последней ночи поэта, подробности которой ему сообщили очевидцы: «Он ведь тогда рвался убежать из дома. Они его поймали между вторым и третьим этажом, догнали, там драка была. Они его избили, затащили обратно. Мне многие люди говорили, что в Москве в это время открыли пункты скорой наркологической помощи. Несколько десятков пунктов по Москве. Туда наркоман являлся в полном отчаянии, если он нигде не мог достать наркотики. И ему там говорили: «Сейчас поможем, сейчас все сделаем, сейчас все вколем, только скажи, где раньше брал». И Володя бы их заложил за милую душу. Потому что муки, которые, наверное, человек при этом испытывает, такие, что никакое похмелье с этим не сравнится. Они боялись, что их посадят. Вот чего они боялись!

Это потом Янклович признавал, что он наркотики доставал, а тогда вообще отрекался. Конечно, за давностью лет ему уже ничего не будет, вот он и заговорил. А тогда Володя перед ним на коленях стоял: «Дай, дай, дай», а тот говорил: «Вот отыграешь концерт, получишь».

Да, была такая трагедия, и Высоцкий с ней боролся. И очень стойко. Он мужик был настоящий. Сражался насмерть. Но учитывая его натуру — от края к краю, — это сражение закончилось не в его пользу…»

Несмотря на боль потери, тогдашние житейские неурядицы и душевные мучения, Эдуард Яковлевич все же нашел в себе силы собраться, вновь проявил характер и вскоре после смерти Высоцкого написал пьесу «Мне есть, что спеть…» (или — «Когда его не стало…»).

— Дал почитать Юрию Трифонову, — рассказывал автор. — Она ему понравилась, он позвонил Любимову. Когда мы встретились с Юрием Петровичем, он сказал, что они уже готовят поэтическую композицию о Высоцком и могут лишь взять некоторые сцены из моей пьесы. Я разозлился, ответил: это не рынок, где можно купить полкило яблок или килограмм. Либо берите пьесу, либо ничего.

К тому же Юрию Петровичу очень не хотелось окончательно портить отношения с отцом Владимира Высоцкого, который у Володарского представал уж в очень неприглядном виде.