Без права на отказ - Татьяна Минаева

— Я такая никчемная, что меня никто не хотел брать, — едва слышно произнесла я.

— Ты дурная, Яна, — улыбнулся Олег. — Ты импульсивная, и это твоя самая главная проблема. — Я не держу на тебя зла за интервью. Инга мечтала отомстить, разрушить мою карьеру, показать на что способна брошенная женщина. Ты — лишь средство достижения её цели, и я сам толкнул тебя в её лапы. Я так же недооценил Лену, и её желание отделаться от тебя.

— А зачем были нужны эти два дня, я не понимаю… Разве они что-то могли изменить?

— Я хотел поговорить с Леной еще раз. Слетать в Америку и попытался достучаться до неё, но она…

— Она приехала сама.

— Да.

Я опустила голову, не в силах выдержать взгляд Олега. Он только что обнажил свою душу, и у меня не было сомнений в правдивости каждого его слова. Он хотел уберечь меня. Всегда и во всем. И пусть иногда его методы были мне непонятны, Олег Коршунов был единственным человеком, за исключением бабушки, которому было не все равно на Яну Абрамову.

— Ты любишь её? — спросила я, хотя знала ответ наперед.

— Конечно люблю, она моя дочь, — подтвердил Олег. — Но тебя я люблю гораздо сильнее, Яна.

— Только не знаю за что, — всхлипнула я.

— А разве любят за что-то?

Прижав ладошку ко рту, я замотала головой и моргнула. Слезы покатились из глаз.

— Хватит реветь. — Олег поднялся и подошел ко мне, не спрашивая разрешения, привлек меня к себе, прижал, коснулся губами моей макушки, а я продолжала плакать, не в силах остановиться. На меня накатила какая-то дичайшая пустота, я и осознавала все, что только что узнала, и одновременно с тем — нет. Обхватив Олега за поясницу, я уткнулась щекой ему в область живота и просипела:

— Прости меня, Олег. Что теперь делать? Я готова дать опровержение. Скажу, что я приревновала, что я… я не знаю… Что я могу сказать?

— В твоем положении лучше молчать, — не выпуская меня из объятий, выговорил он. — Я давно понимал, что пора рассказать правду. Но меня умоляла этого не делать бабушка Лены. Ведь эту историю во всех подробностях вытащат журналисты. Узнают обо всем, что произошло, это слишком громкое событие, чтобы оставить его без внимания. Я хотел рассказать тебе со временем, но Лена своими действиями ускорила этот процесс.

Я ничего не ответила. Выбралась из рук Олега. Он сделал шаг назад, давая мне возможность подняться. Я вытерла слезы и заглянула ему в глаза. Несмотря на его слова о том, что он не винит меня, я не могла избавиться от отвратительного ощущения предательства. Несмотря на то, что сердце мое переполняет любовь к этому человеку, я не знала, как дальше смогу смотреть ему в глаза. Я его недостойна — это я понимала, как никогда ясно.

Наверное, Олег прочитал мои мысли, потому что как-то странно улыбнулся и выговорил:

— Поживи пока в этой квартире. Я привезу твои вещи. И жду завтра в Центре.

— Зачем?

— Как зачем? — нахмурил брови он, снова представая передо мной в образе властного жесткого тренера, не терпящего пререканий. — У тебя этап Гран-при через неделю.

— Думаешь, что-то можно еще исправить? — Я, если честно, уже не верила.

— Ты должна бороться, Яна. А за все совершенные глупости должна следовать адекватная плата.

— Плата за интервью? — уныло хмыкнула я. — Разве что завершить карьеру. Вполне себе адекватная плата за подмоченную репутацию собственного тренера.

— Завершишь карьеру, и навсегда останешься той, что дала скандальное интервью о своем тренере, — выговорил Олег, проникая в меня уверенным, монолитным взглядом. Взглядом, в котором было столько силы, что какая-то её часть передавалась и мне. — Я не позволю тебе этого сделать. — Он повернулся и вышел из кухни. Я пошла следом. Остановилась в нескольких шагах от него, желая, но не решаясь коснуться.



— Жду тебя завтра на катке, — обувшись, Коршунов снял с вешалки куртку и только тогда снова посмотрел на меня.

Я молча кивнула. Он прав. Проще сбежать, гораздо сложнее выходить на лед и бороться, бороться в тот момент, когда на тебя с осуждением смотрят десятки, сотни, тысячи. И я постараюсь с этим справиться. Не ради себя, так ради него. Потому что за все в этой жизни приходится платить.

Олег

Как-то Яна сказала мне, что я будто охотник, загоняющий свою добычу. Она ошибалась. Я — та самая загнанная в угол добыча. А она против воли оказалась охотником. Тем человеком, который прижал меня к стенке, тем, что проникла в меня с воздухом, та, что заставила вновь чувствовать и ощущать себя живым. Сделала то, что, как мне казалось, уже не под силу ни одной женщине. Я прятался в образе циничного самовлюбленного спортсмена, после — тренера. А эта рыжая девчонка, едва бросив на меня мимолетный взгляд, зацепила так, что не думать о ней я уже не мог.

Ни тогда, ни сейчас.

Я стоял у борта и, не отрываясь следил за каждым движением Яны на льду. Приседал вместе с ей на вращениях, казалось, — вместе с ней крутил обороты в прыжках, вместе приземлялся. А дорожка шагов… её я точно прокатал синхронно с Янкой. Наверное, со стороны я смотрелся весьма смешно — образ холодного и расчетливого тренера Олега Коршунова резко диссонировал с тем, что видели сейчас присутствующие на финале Гран-при в итальянском Турине. Но спокойно смотреть, как катается Яна я не мог.

Едва завершилась музыка, и моя девочка закончила прокат, исполнив наконец свой четверной и помимо него все остальное идеально чисто, я вскинул руки и тут же поймал её ошеломленный взгляд. Она не верила, что сделала, не осознавала до конца, однако я осознавал. Вместе с многотысячным, взорвавшимся аплодисментами стадионом, аплодировал ей и я, признавая её талант.

Она поклонилась зрителям и покатила к борту, обеими ладошками обхватив собственное лицо. Улыбалась и не переставая ловила мой взгляд.

— Я горжусь тобой, — выговорил я, едва она вышла со льда и оказалась в моих объятиях. Тяжело дыша, она хваталась за мои плечи, а я чувствовал, как гулко бьётся её сердце. Вся она была горячая. Горячая и невероятно сексуальная в этом белом кружевном платье. Она считала себя некрасивой… Ну точно дурная.

Шумно вдохнув её запах, я прижал Яну к себе крепче и услышал тихое:

— Это ради тебя. Я каталась сегодня ради тебя, Олег.

Отстранив, я тут же накинул ей на плечи олимпийку и протянул чехлы. Погладил по спине. Она, запрокинув голову, смотрела на меня, немного растрепанная, но до безумия красивая. Не удержавшись, я завел выбившуюся из прически рыжую прядку ей за ухо и кивнул в сторону «Kiss and Cry».

Мы уселись на диванчик. Не стесняясь, я привлек Яну к себе. Она положила голову мне на плечо и, улыбаясь, смотрела в экран, где вот-вот должны были появиться оценки. Я не сомневался в том, что Янка будет первой, но дал ей возможность самой осознать то, что она сотворила несколькими минутами ранее. И пусть говорит кому угодно, что каталась она сегодня для меня, для бабушки или для зрителей. Нет. Спортсмен всегда должен кататься ради себя. Для себя. Быть сильным ради себя. Потому что никто не способен оценить усилия, положенные на чашу успеха, кроме как ты сам. С таким настроем я всегда выходил на лед, тот же настрой я требую и со своих учеников. Так было и с Леной, но с Яной… с Яной все с самого начала шло наперекосяк. В момент, когда я сдался собственным чувствам и решил идти напролом, отвергая доводы разума, я обрек и себя, и её на жизнь в постоянном страхе. Я думал, что все учел, да как оказалось, совсем не знал ни Лену, ни Яну, не смог предугадать их поступки. Виноват во всем был я, поэтому какой смысл посыпать голову пеплом и обвинять их обеих в случившемся. Рано или поздно правда выплыла бы наружу. И лучше, что это случилось сейчас, а не, предположим, за несколько недель до Олимпийских игр.