Путешествие по русским литературным усадьбам - Владимир Иванович Новиков

уладить денежные дела. Но тщетно! О. М. Салтыкова приняла все меры, чтобы расстроить брак сына с фактически бесприданницей. Когда всё же свадьба состоялась (6 июня 1856 года в Москве), это стало для нее потрясением. Почти неделю, по собственным словам, она «ходила как очумелая». Тем не менее Салтыков-Щедрин приезжал в Спас-Угол и Ермолино почти каждое лето хотя бы на несколько дней. В родные места его тянуло, несмотря на напряженность семейных отношений.

Салтыков-Щедрин в старости признается, что подспудное желание иметь собственный клочок земли никогда не умирало в его сознании. Он как бы родился с этим чувством, хотя долго не признавался в нем даже самому себе. Сказалось усадебное воспитание, в молодости подкрепленное увлечением утопическим социализмом в окружении Петрашевского. Не удивительно, что весной 1862 года Салтыков-Щедрин покупает имение Витенёво вблизи станции Пушкино Ярославской железной дороги. Решение стать землевладельцем писатель осознал и втайне вынашивал уже давно; тем удивительнее, что когда этот план наконец-то реализовался (причем Салтыков-Щедрин занял деньги на покупку у матери), то выяснилось, что он — выросший в семье, где хозяйство стояло на первом плане, — был обманут самым бесстыдным образом. М. А. Унковский — ближайший друг Салтыкова-Щедрина — вспоминает: «Он приехал покупать имение зимою и осмотрел его a vol d’oiseau (поверхностно. — В. Н.), не справляясь с планами. Покупка была сделана им в расчете на особую ценность большого строевого леса и громадных запасов сена, от которых, по-видимому, ломились большие сараи. Между тем немедленно после совершения купчей и вручения денег продавцу показанный ему лес оказался принадлежащим к соседней даче графа Панина, а сена оказалось не более нескольких пудов, которыми были заделаны ворота сараев. Одним словом, имение, за которое он заплатил тридцать пять тысяч рублей, могло давать дохода не более шестисот рублей»[120]. Тогдашний владелец Витенёва, внешне благодушный старичок, очаровал писателя тем, что в церкви во время литургии приходил в восторженное состояние, накормил будущего покупателя отменным обедом и сам проводил его по имению, не скрывая недостатков оного. Салтыков-Щедрин был в восторге и посчитал всё это доказательством честности продавца. Но дело было сделано! С Витенёвым связаны пятнадцать лет жизни писателя.

Витенёво до этого уже прозвучало в истории русской литературы. В начале XIX века оно принадлежало П. Ф. Балк-Полеву (иностранная фамилия объясняется тем, что он был потомком шведского полковника, перешедшего на русскую службу еще при Алексее Михайловиче), в прошлом русскому послу в Бразилии. Одна из его дочерей вышла замуж за поэта Мятлева — знаменитого остроумца и гения буффонады. Мятлев — близкий друг Пушкина, Жуковского, Вяземского, наконец, Лермонтова. Все они были в восторге от его «преуморительных стихов». Но сам Балк-Полев был связан с литературными кругами не только через Мятлева. Некогда желанный гость в его подмосковной «дядя-поэт» В. Л. Пушкин. 1 июля 1818 года В. Л. Пушкин пишет Вяземскому: «В последнем письме моем я поздравил тебя, любезнейший, со днем твоего ангела. Я его провел у Балка, но Остафьевский именинник мне дороже Бразильского, и я всякий день чувствую более и более, что тебя нет со мною… Балк в восторге от Шишкова. Ты судить можешь, согласен ли я с его мнением и вкусом?»[121]. Очевидно, что воззрения Балка Бразильского были старомодными, но это не мешало ему принимать в Витенёве воинствующих арзамасцев В. Л. Пушкина и Вяземского. Кроме того, известно, что 16 мая 1828 года он был на литературном вечере «для немногих» в особняке Лавалей на Английской набережной в Петербурге; на этом вечере «Пушкин-племянник» читал еще не напечатанного «Бориса Годунова».

Сначала, припоминая «видения детства», новый помещик пытался извлечь доход из своего имения, но он скоро махнул на это рукой. В «Убежище Монрепо» Салтыков-Щедрин вспоминал: «Неудача во всем. Хлеб по виду, казалось, хорош родился, а в амбар его дошло мало („стало быть, при молотьбе недоглядели“, объяснили мне „умные“ мужички); клевер и тимофеевка выскочили по полю махрами („стало быть, неровно сеяли; вот здесь посеяли, а вот здесь пролешили“). Два года, однако ж, я упорствовал, то есть сеял и жал, но на третий смирился. Или, говоря другими словами, начал смотреть на самое имение как на дачу для двух-трехмесячного летнего пребывания».

В своих хозяйственных неудачах Салтыков-Щедрин не был одинок. Он вскоре заметил, что ближайшие к Витенёву пятнадцать усадеб перешли в новые руки. Их владельцами стали подрядчики на строительстве храма Христа Спасителя, преуспевающие адвокаты и тому подобные нувориши. Никто не следил за старинными парками; оранжереи всего за два года превратились в груды битого стекла. Хозяином округи стал лихой, моложавый купец из бывших дворовых Разуваев; розовощекий, кудрявый и по-наглому веселый, он нажился на поставке армии гнилых сухарей. Долгое время Салтыков-Щедрин был у него бельмом на глазу, поскольку упорно не соглашался продать Витенёво. Разуваев прибег к испытанным методам, заимствованным из недавних крепостнических времен: устраивал вблизи дома писателя ночные дебоши, на которые приглашались местные чиновники, охотно распространявшие слухи о подозрительности жившего анахоретом Салтыкова-Щедрина.

Вопрос о продаже Витенёва встал вплотную только в 1875 году. Здоровье Салтыкова-Щедрина резко ухудшилось, и подмосковное имение стало уже в тягость. Правда, дело тянулось еще почти два года. Но лето 1876 года оказалось последним, которое Салтыков-Щедрин провел в Витенёве.

После продажи Витенёва в том же году Салтыков-Щедрин купил другую усадьбу. Подобно большинству состоятельных петербуржцев он решил обосноваться вблизи Северной столицы. Его выбор пал на Лебяжье вблизи Ораниенбаума на берегу Финского залива. Но эта маленькая усадьба оказалась еще более разорительной, чем предыдущая, и тоже была продана. В январе 1879 года Салтыков-Щедрин писал своему бывшему управляющему в Витенёве А. Ф. Каблукову: «А я со своим новым имением точно так же бедствую, как и прежде. И в год не меньше 1500 р. на него трачу. Видно, мне не на этом, а на том свете хозяйничать»[122]. Но и новое фиаско не остановило писателя. В последние годы жизни он вел переговоры о покупке имения Майданово вблизи Клина (связанного с именем П. И. Чайковского). Его — уже тяжело больного — останавливали только трудности ежегодного переезда в Москву.

Ясная Поляна

О Ясной Поляне можно рассказывать бесконечно. Это один из самых знаменитых уголков России. Нет усадьбы, которая превосходила бы ее славой.

Вот что пишет о ней сам Л. H. Толстой:

«Деревня Ясная Поляна Тульской губернии Крапивенского уезда, которая теперь, в 1879 году, принадлежит мне и 290 душам временнообязанных