ЧОП "Заря". Книга пятая - Евгений Александрович Гарцевич

в бинты. Во все стороны полетели обрывки марли, несколько пуль пробили голову деймоса насквозь и ушли куда-то в стену, а собаку отбросило обратно в комнату. Но монстр как будто этого не заметил, поднялся на лапы, тряхнул головой и начал сопеть. А вот «хирург» завопил от ужаса и возмущения.

— Не стреляйте, малыш же еще не окреп!

— Окстись, старый, какой же это малыш? — Гидеон ударил беснующегося «хирурга» рукояткой револьвера и начал целиться в «аспиранта». — Матвей, время!

Деймос уже поднялся, начал рычать, пригнул голову к полу и медленно, будто на охоте, пошел вперед. Я выхватил «гусиную лапку» и, когда деймос прыгнул на меня, встретил его «клювом» по голове. Разорвал бинты и буквально расколол его голову на четыре части.

Или нет? И так было задумано?

Собаку снова отбросило в сторону, но он поднялся и стал трясти головой, разбрасывая остатки бинта. Поднял на меня голову и издал такой вопль, будто кого-то сейчас будут резать. Челюсть распалась на четыре части, по какой-то странной прихоти природы или злого гения человека. На полноценный бутон не тянуло, и как это могло закрываться без бинтов, было непонятно, но острые зубы просто битком торчали на каждой четвертинке.

«…охренеть, они вырастили демогоргона…» — восторженно вздохнул Муха.

«…Матвей…» — серьезным тоном сказал Ларс, а потом с придыханием продолжил: «…нам очень нужны их записи… или хотя бы давай возьмем его себе, а?»

— Ага, щас, — я шагнул в комнату, навстречу деймосу и присвистнул.

Полутемное помещение сплошь было заставлено клетками, в каждой из которых в разной степени мутации сидело, лежало, скулило, рычало по собакообразному деймосу. Жуткие кадры — у одного вместо шерсти, набор гнойных дымящихся язв, у второго голова в виде конуса с острым рогом, третьему пекинес позавидует. Что у всех было общего — так это бешеная пена вокруг зубастых отверстий.

Зато в самом конце комнаты стоял сейф, который светился защитными символами в свете ауры. Я довольно быстро расправился «демогоргоном», он действительно еще не окреп. Реакция была заторможена, координация нарушена.

Под охи фобосов я переступил через мертвое тело и подпалил его огневиком, получив совсем маленькую капельку силы. Подделка, она и в этом мире подделка.

Я аккуратно, чуть ли не на цыпочках, бочком-бочком, стараясь не зацепить ни одну клетку, стал продвигаться к сейфу. Проход довольно узкий, клетки в два яруса и все питомцы со второго практически мне в глаза смотрят. Уткнулись в решетку, так что задвижки заскрипели. И сопят — жадно и голодно, истекая слюной и пеной. Я как раз проходил мимо «красивого» пекинеса, как деймос рыкнул и брызнул на меня зеленой кисло пахнущей слюной. Пятна на воротнике куртки моментально окрасились в ржавый цвет.

«…примерно так я себе и представлял питомник для бездомных деймосов…» — сказал Муха: «…точно никого не можем взять?»

— Успокойтесь уже, если не хотите увидеть питомник для бездомных фобосов, — я дошел до сейфа и присел на безопасном расстоянии. — Ленька, твой выход. Справишься?

«…уже работаю…» — причмокнул Воробей и потянул из меня силу: «…легавых ко мне только не подпускайте, у меня аллергия, руки чесаться начинают…могу сигнализацию задеть…»

— Если она нас прямо на месте не убьет, то можешь не церемониться, нас уже заметили, — в подтверждении моих слов, в здании включилась пожарная сигнализация. — Банши вот не церемонится, действуй быстро.

«…принял…» — хмыкнул Ленька, а мой внутренний аккумулятор разом просел где-то на треть.

Для меня через ауру все выглядело так, будто тонкий лазерный луч, проходит по периметру сейфа и прорезает паутину из защитных линий. Оставляет черный неровный след, будто с выжигателем переигрались, и ломая общую структуру, разваливает защитный контур. К пожарной сигнализации присоединился истошный визг магической охранки сейфа, но практически сразу затих. Ленька, совсем уж перестал стесняться, хапнул еще силы, просто вырвал с корнями весь магический сгусток, который производил шум.

А потом мы принялись за замок. Меня подтолкнуло к сейфу, а что-то теплое и мягкой обвило руки, как будто пледом накрыли. Я достал отмычки и, лишь отчасти контролируя свои действия, потянулся к замочной скважине.

«…может, лучше лапкой?» — спросил Муха.

«…опасно, вдруг насквозь пробьем и контейнер повредим…» — отмахнулся Ленька: «…не отвлекайте…мне итак руки-крюки достались, будто из одного места растут и слушаются плохо…»

Хм, это он про меня что ли? Совсем распоясались, сейчас выберемся, пропишу им регламент поведения. Но пока смолчал, наоборот, расслабился, полностью передавая контроль медвежатнику. И через пару минут услышал столь радостный щелчок.

Открыл дверцу и уставился на деревянную шкатулку, исписанную защитными символами. Замер, опасаясь брать это. И фобосы притихли — будь сейчас утечка черногнили, хоть крошка от капельки и все, считай, больше не увидимся. Их даже в питомник никто не примет — просто нечего будет принимать.

Пришлось убеждать себя, что ничего со мной не случится. Что Грешники и Прайд пусть и по-своему понимают, что такое хорошо, а что плохо, но себе они не враги. Черногнили все равно, какую силу уничтожать, скверну сожрет и не поморщится.

Выдохнул, мысленно перекрестился и дотронулся до шкатулки — прохладно и шершаво. Символы под пальцами вспыхнули, волной оббежали шкатулку и погасли. Я открыл, совсем уж затаив дыхание, понимал, что пойди что-то не так — это не спасет, но инстинкты не хотели вдыхать то, что лежит внутри. Бархатная подложка, а по центру в углублении — сильно меньше, чем сама шкатулка, лежал в чем-то даже красивый флакончик. Граненый, как стакан, только овальной формы. Сверху крышка, залитая смолой. Почти прозрачное — внутри нечто похожее на инфузорию-туфельку. Чернильная клякса с неровными, постоянно двигающимися краями. Ползает по стенкам, как живая.

Поскреб стекло ногтем — ничего не произошло. На вид не «горилла глас», конечно, но может, алмаз или какой-то другой закаленный кристалл.

«…на зуб еще попробуй…вдруг золото…» — хихикнул Ларс, удивительным образом снимая общее напряжение.

С меня будто наваждение спало. Притяжение, которое транслировала черногниль, исчезло. Клякса как клякса, пузырек как пузырек. Не молиться же