Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти - Макс Скиттл

Я жду, начиная терять терпение. Это бинарный вопрос: ты либо можешь это делать, либо нет. Он кивает. Я киваю в ответ в знак мужской солидарности, но решаю не поздравлять его с тем, что у него получается передернуть. Джордж, который в сорок один год находит такие вопросы неприятными, наконец поднимает глаза и встречается со мной взглядом. Я улыбаюсь и бросаю в него еще один вопрос о пенисе:

— Вы когда-нибудь просыпаетесь утром с эрекцией?

Похоже, Джордж успешно пробежал стометровый отборочный этап и теперь опять стоит на старте, уставившись в землю.

— Я не обращаю внимания на такие вещи.

А вот это, мой друг, ерунда. Каждый мужчина, который просыпается утром с эрекцией, обращает на нее внимание. Господи, это же как утреннее приветствие! Кроме того, ты не сможешь пописать, не поработав над углом. Я убеждаю его подумать получше. Наконец он кивает. Я киваю в ответ. Боже, как это сложно. Я откидываюсь на спинку кресла и показываю ему анатомическое строение пениса из картинок Google (я очень тщательно подбирал слова, когда вводил запрос). Затем я объясняю ему, как происходит эрекция: кровь приливает к его пенису, он увеличивается в размере, и кровь задерживается в нем на какое-то время. Каждый раз, когда я употребляю местоимение «ваш» относительно пениса, он морщится, а я смеюсь про себя.

Завершив объяснение, я перехожу к психосексуальным вопросам и говорю, что ему требуется либо физическая (тактильная), либо психологическая (визуальная) стимуляция, чтобы кровь притекла к пенису. Он снова кивает, и язык его тела говорит мне, как сильно он ненавидит этот разговор.

Джордж обратился ко мне с распространенной проблемой: долгое время он был вне игры, но недавно у него появилась девушка. Когда они собирались впервые заняться сексом, у него ничего не вышло. Он убедил себя, что у него эректильная дисфункция, и, войдя в мой кабинет, сказал, что его пенис сломан.

Заполнив карту и завершив школьный урок анатомии, я высказываю ему свои мысли. Во-первых, объясняю Джорджу, что технически сломать пенис невозможно, потому что в нем нет костей (однако я предупреждаю его, что если согнуть пенис слишком сильно, можно разорвать кровеносные сосуды внутри). Во-вторых, я говорю, что если у него есть эрекция во время мастурбации и по утрам, то с кровоснабжением пениса все в порядке. Он кивает, но отводит взгляд. То, что мы снова говорим о его пенисе, ужасно смущает Джорджа.

Наконец мы приближаемся к самому важному: у него явно присутствует психологический барьер, мешающий работе его пениса. Я делаю паузу и разворачиваюсь на кресле так, чтобы сидеть прямо перед ним. Делая так, я превращаюсь из терапевта в психотерапевта. Я говорю Джорджу, что в следующий раз, когда он захочет заняться сексом, он должен вести себя уверенно, и все получится. А конце добавляю: «Я знаю, что он хорошо функционирует». Я снова замечаю, что он внутренне умирает, когда я говорю, что его пенис способен на секс. Чтобы добавить ему уверенности в своих силах, я выписываю одну таблетку «Виагры». Дело не в том, что он нуждается в ней, а в том, что это поможет ему успокоиться и снять психологическое давление, которое он сам на себя оказывает. Как только он расслабится и поймет, что у него все в порядке, секс снова станет обычным делом. Когда он уходит, я вынуждаю его еще раз сморщиться, пожелав ему хорошо провести время.

Господи, работа иногда бывает забавной!

Четверг, 10 января

Сегодня я взял выходной, чтобы провести время с Элис и Уильямом. Мы не только начали планировать переезд и определились со сроками, но и отвели нашего сына на еще одно занятие по развитию сенсорики. Понимаете, мы делаем это, чтобы удивлять его каждую неделю. Сегодняшней темой были планеты. Занятие вел самый невероятный нью-эйдж-хиппи из всех, кого я когда-либо видел. Его помощник явно отходил от каких-то тяжелых веществ, поэтому я держал Уильяма на противоположной от него стороне комнаты. Все шло хорошо, пока взрослых не попросили перечислить планеты. Мне не удалось впечатлить Элис зрелым поведением.

Я закричал: «Урáнус!»

Пятница, 11 января

Ничего хорошего ожидать не приходится, когда вместе с родителями восьминедельного ребенка в кабинет заходит социальный работник. Когда они входят, моя надежда на легкую и непринужденную консультацию, последнюю на сегодня, исчезает. Из своего прошлого неприятного опыта я вынес урок, что такая консультация вполне может перерасти в спор из серии «он сказал, она сказала».

Все так и оказалось. Тиффани и ее дочь Мария должны находиться в местном Центре матери и ребенка двенадцать недель, поскольку родительские навыки Тиффани вызывают у специалистов беспокойство и, к сожалению, двое ее детей уже находятся в приемных семьях. Трэвис, отец Марии и бывший партнер Тиффани, который сейчас стоит в позе «я тебе задницу надеру», приходил в центр сегодня. Поскольку мне не нравится, когда люди в моем кабинете находятся в такой позе, я ставлю рядом с Трэвисом стул и прошу его сесть.

Сидеть! Хороший мальчик.

В воздухе чувствуется напряжение, усиленное тихим писком Марии. Я поворачиваюсь к Гейл, социальному работнику, и прошу ее объяснить, что произошло. Оказалось, что персонал Центра матери и ребенка видел, как Трэвис вел себя агрессивно с Марией, когда та плакала. Я думаю об Уильяме, а затем смотрю на Трэвиса. Его взгляд абсолютно пуст. Похоже, он понятия не имеет, почему его поведение считают неприемлемым. На самом деле он выглядит так, будто ему абсолютно все равно.

До сих пор я просто сидел, кивал, слушал, снова кивал и периодически посматривал на родителей, чтобы оценить их реакцию на сказанное. Такие случаи довольно просты в отношении того, что следует сделать. Дело не в том, что рассказывают мне родители, и даже не в том, кто мне что говорит. Если есть хотя бы одно сообщение о том, что невинная маленькая девочка подвергается жестокому обращению, то ребенка необходимо незамедлительно направить на полное специализированное педиатрическое обследование в местной больнице. Откровенно говоря, отношение родителей к этому не имеет значения, поскольку речь идет о ребенке, который не может постоять за себя. Итак, я встаю, провожу беглый осмотр маленькой Марии и объясняю ее родителям, что они втроем встретятся с педиатрами.

Прямо сейчас.

Тиффани кивает, нерешительно соглашаясь, а Трэвис снова принимает позу «я хочу надрать тебе зад». Я смотрю на него, но уже поздно. Теперь это не имеет никакого значения. Я встаю, когда он начинает открыто угрожать, что никуда не пойдет. Вскоре, однако, он понимает, что его желания никого не интересуют. После моего звонка педиатрам они уходят, оставаясь под наблюдением социального работника Гейл. Хотя вне работы я иногда трушу, на работе я еще ни разу не испытывал страха в таких ситуациях. Во-первых, меня окружают прекрасные коллеги, во-вторых, у меня на компьютере есть тревожная кнопка, сигнал которой раздастся во всех кабинетах, и, в-третьих, я четыре месяца занимался карате, когда мне было девять. Думаю, первые два пункта имеют большее значение.