Последняя жизнь принца Аластора - Александра Бракен

– Почему не получается? – спросила Нелл, утирая слезы бессилия. – Моя мама никогда так не позорилась. Если бы она сейчас меня видела, ей стало бы так стыдно, так стыдно…

Стыдно. Боль сжала мою грудь. Флора склонила голову и прижала Риббит к себе, чтобы согреть.

– Нелл, ты попыталась… это… это…

Попугай тихонько всхлипнул. Флора распахнула глаза и склонилась к ее клюву.

– Нет, нет, все хорошо! Отдыхай, береги силы.

– Что она говорит? – спросил я.

– Риббит… пытается рассказать, что подслушала, как огры обсуждали твою сестру… И что-то про Пиру, которая собирается сделать свой ход.

Меня охватили паника и отчаяние. Но я молчал – сейчас дело было не во мне и не в Пире, Риббит была важнее. Нелл отступила на шаг, прижимая книгу к груди. Ее лицо совершенно ничего не выражало, она погрузилась в собственные мысли.

«Лимоны, – тихо сказал Аластор. – Теперь она пахнет лимонами…»

Значит, она чувствует сейчас грусть и опустошение.

Вот в чем особенность боли: она все время разная. Когда думаешь, что залечил старую рану или перестаешь скорбеть, она возвращается, показывая тебе еще более жуткое лицо, чем в прошлый раз. Нелл горько переживала потерю матери. В какой-то момент она даже поверила, что ее можно вернуть из мира теней.

Теперь казалось, что она пытается воскресить маму, продолжая ее дело.

– Нелл, – сказал я, взяв ее за плечи и разворачивая к себе. – Посмотри на меня.

Она не могла. Время летело слишком быстро, а Риббит дышала все медленнее, тяжелее, и уже начала хрипеть.

– Слушай, мне каждый день твердили: ты недостаточно хорош, ты позор семьи и не достоин нашего доброго имени. Голоса в твоей голове говорят, что ты никчемная, никогда не станешь такой же сильной, как мама, и что тебе не будет прощения – но все это бред.

Нелл наконец посмотрела на меня. Ее глаза покраснели от невыплаканных слез.

– Я понимаю, твоя мама была прекрасным человеком, – продолжил я. – Ты говорила, что стала такой, какой хотела, только благодаря ей. Такой, как она, больше никогда не будет, но второй Нелл тоже не будет. И Нелл, которую я знаю, восхитительна. – Я забрал у нее книгу. – Все совершают ошибки, это не стыдно. Стыдно не пытаться их исправить. Я думаю, твоя мама расстроилась бы, только если бы ты поддалась страху, предала себя и начала притворяться тем, кем ты не являешься.

Жаба кивнул и неожиданно лизнул Нелл в щеку. Она даже хихикнула от удивления. Жаба посмотрел на меня зелеными глазами и, подняв лапу, попросил продолжить.

– Я знаю, что у нас нет времени, – сказал я. – И, честно, я не так уж много знаю про Нижнее Королевство, да и про Верхнее тоже. Ты можешь мне сказать, что ведьмы едят на завтрак свои бородавки, и я поверю.

– Не едят, – ответила Нелл, – но они используют их, чтобы предсказывать судьбу.

– Вот видишь! Но вот что я знаю точно: «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры»[9]. Просто поверь в себя.

На лице Нелл появилось более осмысленное выражение. На нем появилось сомнение.

– В этой цитате Шекспир говорит о другом. Он говорит, что все мы – части огромного замысла, и не можем контролировать Судьбу.

– Ну, это все, что я знаю, поэтому просто сделай вид, что эта цитата вселяет в тебя уверенность, что ты настоящая ведьма – ведьма Дома семи ужасов! И если луна не взошла, или ты оступилась, это еще ничего не значит и не делает тебя хуже.

«Закругляйся, слизняк».

– Так вот, несмотря на то, что я ничего не знаю ни о чем, в одном я уверен. В Салеме твоя магия всегда действовала. Я думаю, это потому, что ты не сомневалась в ней. Никогда не боялась чего-то не смочь. В общем, ты, конечно, можешь в себе сомневаться, но я не буду. Я всегда буду в тебя верить.

Нелл уставилась на меня, боль медленно покидала ее лицо. Она посмотрела на свои руки, растопырив пальцы. К ней вернулась решительность, плечи расправились.

– Я не сдамся, – ее голос зазвучал увереннее. – Я родилась с этой силой. И она моя по праву. – Она сделала глубокий вдох: – Я готова.

Никто не двигался. Я сцепил руки за спиной, сжимая и разжимая пальцы, чтобы отвлечься от паники. Прямо у нас на глазах Риббит растворялась в воздухе, ее перья переливались, постепенно превращаясь в магические пылинки.

– Попробую по-другому, – сказала Нелл. – Я знаю еще одно заживляющее заклинание, и если их объединить…

– Давай, – прошептала Флора.

Нелл положила руки на Риббит и закрыла глаза. Она говорила медленно и спокойно, так, как льется свет полной луны.

– Взываю к семи сестрам ночи, чтоб силой луны ее излечить… Пусть сила рук исцелит твой недуг…

Не успела она договорить, как магия засверкала между ее руками и ладонями Флоры. Светящееся облако собралось в клубок и расползлось нитями. Магия зашивала и лечила Риббит, как будто Нелл вдела эти нити в иголку. Перья вновь обрели форму. Заклинание работало мягко, но сильно. Тонкая струйка магии вырвалась из моей груди и присоединилась к той, что лечила Риббит. Я был потрясен.

Аластор?.. Исцеляющему заклинанию недоставало яростного огня других, более эффектных, заклинаний Нелл. Теперь магия усилилась, сияние стало опаловым, состоявшим будто из множества маленьких радуг. Оно было похоже на лунный свет.

Нелл не умолкала, пока магия не начала растворяться и ветер не развеял блестящие пылинки.

Сначала все боялись пошевелиться.

– Риббит! – прошептала Флора.

Оборотень тихонько вздохнул. Я выглянул из-за плеча Флоры и увидел, как птица поднимает свое еще недавно потрепанное крыло, подкладывает его под голову. В следующее мгновение Риббит тихонько захрапела.

– Это было… – я захлебывался от восторга.

– …абсолютно потрясающе! – закончила Флора, прыгая от радости. Она остановилась только когда поняла, что трясет Риббит.

– Заботливая Нелл! Моя мать-эльфийка ошибалась! Ведьмы вовсе не эгоистичные. И они вовсе не зараза, поразившая все королевства!

Восторг исчез с лица девочки:

– Что ты сказала?

«Может, вернемся к другим вопросам, например, выпотрошим Найтлока? – спросил Аластор. – Будет глупо, если котенок съест его раньше, чем мы заставим этого слизняка увидеть его собственные кишки».

«Слизняка? Я думал, ты только меня так называешь».

«Я придумаю тебе отдельное, особенное прозвище, когда ты сам станешь особенным, слизняк!»