Нежное притяжение за уши - Эльвира Барякина

— А журналистка с вами не разговаривала?

— Нет. Я помню, приезжали какие-то телевизионщики, поснимали нашу детскую площадку и уехали…

Федорчук нехорошо сощурил глаза.

— Либо кто-то почистил ваш груз по дороге, либо… Я могу посмотреть на накладную, по которой вы получили эту одежду?

— Да, конечно.

… Накладная представляла из себя плохонькую серую бумажонку, на которой каким-то кривым почерком обозначались наименования товара и фирмы-отправителся — ООО «Марла». Общая стоимость груза нигде не указывалась.

— Интересно… — пробормотал Федорчук, возвращая накладную Тамаре Михайловне, и тут же набрал на телефоне номер прокуратуры: — Алло! Мне Гегемоншвили. Опять нет?

Но через секунду в трубке раздался возмущенный голос Миндии:

— Как эта нэт? Вот он я! Выйты на сэкунду чэловэку нэлзя!

— Миндия, — серьезно произнес Иван, — тебе ответственное задание: свяжись с регистрационной палатой и налоговой инспекцией и выясни как можно больше об обществе с ограниченной ответственностью «Марла». И вздумай болтаться где-нибудь по дороге! У нас сроки поджимают!

— Ест, шэф! — радостно воскликнул Гегемоншвили.

* * *

Он вернулся к обеду: рот до ушей — хоть завязочки пришей. Довольный дальше некуда.

— Шэф! Вы нэ повэрытэ! — начал свой рапорт Миндия. — Вы знаэтэ, каму принадлэжит эта «Марла»?

— Кому?

— Оксанэ Бурцэвой!

От такой новости Федорчуку ничего иного не оставалось, как вытаращиться на своего помощника.

— Чего?!

Выдержав эффектную паузу и вовсю насладившись изумлением начальника, Миндия добавил:

— Эта фырма занымалас тарговлэй дэтским сэконд-хэндом, но пару лэт назад прэкратыла всякую дэятэлност.

— Так одежда для детдома что, была жалкими остатками «Марлы»? подумал вслух Федорчук и вопросительно сморщил лоб. — Так-так… Ну что, товарищ горский князь, есть соображения?

Горский князь собрал скорбную морщинку на лбу.

— Па-моему, эты жэншыны — Оксана и Нонна — связаны мэжду сабой, шэф. Раз Нонна смагла отправит груз, принадлэжащий Бурцэвой, в дэтдом, значит, оны или помырылис после своей ссоры или нэ ссорылыс вовсэ.

Федорчук вновь вскочил со стула и тревожно заходил из угла в угол. Решение было где-то совсем рядом…

— Вот что, — сказал он наконец, — бери Ноннину фотографию, обойди соседей Бурцевой и спроси, не видел ли кто из них Маевскую в течение последних двух недель.

Миндия сжал кулак и сделал им победоносный жест:

— Я мыгом! Сэйчас все будэт!

… На этот раз Гегемоншвили вернулся через три часа.

— Шэф! — закричал он с порога. — В наше врэмя в такых домах жыт проста нэпрылычна!

— Ну? Добыл чего-нибудь?

Гегемоншвили сел на стул и придвинулся вместе с ним к Федорчуку.

— Вы бы выдэли, шэф, в каком она домэ живет! Эта же нэ дом — это готыческий замок с флюгером!

Но Федорчуку не было дела до чужих флюгеров.

— Давай к делу!

Миндия пододвинулся к нему еще ближе.

— Так я и так — к дэлу. Я вот падумал: еслы у Бурцевой такой раскошный дом, то пачэму свадбу справлялы на дачэ у Палэнова? У нэе там и плошадэй больше, и лэс рядом, и все прэлэсты прыроды… Шэф, па-моэму, оны что-та замышляли…

— Кто «они»?

— Да Бурцэва с Маэвской! Сосэды ныкто нычего нэ знают и знат нэ хотят. Там, в этом кварталэ, обытают одны багатые, и им дэла ныкакого нэт друг да друга. Но одын азабочэнный малчик — такой проказнык! — оказал нэоценимую помош слэдствию. Он живет в домэ напротыв и от нэчего дэлат уже давно наблюдает за Оксаной. И он сказал, что Нонна чут лы нэ каждый дэнь приезжала к Бурцэвой на автомобылэ с темнымы стеклами.

Федорчук вперился взглядом в своего помощника и не верил своим ушам. Нужно было, пожалуй, навестить по этому поводу свой самый плодотворный источник информации — Кольку.

* * *

Николай Соболев только что закончил уборку. Все кругом дышало милым уютом и максимальным комфортом, достижимым с помощью зарплаты в полторы тысячи рублей. Нонна в данный момент находилась в СИЗО, так что портить чистоту и Колькино настроение было некому, и он с легкой душой принялся за просмотр телепередачи «Сам себе режиссер».

В ней показывали, как щенки пекинеса бесились в луже. Соболев глядел на них и умилялся: ведь точно такая же собачка жила и у Машуни хорошенькая, рыженькая и аккуратненькая.

И тут всю идиллию испортил этот ужасный следователь Федорчук: он позвонил и сказал, что сейчас приедет.

Колькино сердце тут же сжалось в крохотный трепещущий комочек. Вот оно, началось! Вопреки словам Нонны, зелье давало себе знать.

Колька заметался по квартире в поисках какого-нибудь решения. Любым способом надо было отвадить от себя этого ненормального следователя. Может, намазаться зеленкой и сказать, что у тебя ветрянка? Или лучше наестся чеснока? Или изобразить припадок эпилепсии?

Но к тому времени, как в прихожей прогремел звонок, он так ничего и не придумал.

— Здорово! — пророкотал Федорчук, входя в квартиру. — Рад тебя видеть!

«Так и есть! Объясняться пришел!» — обомлел Соболев и попятился в кухню.

Пока Иван снимал ботинки, он напряженно оглядывал его широкоплечую фигуру. Да, у Кольки не было ни одного шанса на то, чтобы вывернуться из следовательских объятий, если Иван потребует с него любви и ласки.

Федорчук прошел вслед за Колькой на кухню и сел на тахту.

— Я вот к тебе по какому вопросу, — начал он издалека, — ты не заметил никаких отклонений в поведении Нонны? Я имею в виду их странные отношения с Бурцевой.

— Не знаю я никаких странных отношений! — панически зашептал Колька, пугаясь его подозрительных намеков.

— По-моему, они сначала поссорились, а потом близко сошлись. Даже слишком близко…

Острый Федорчуковский взгляд все объяснил Кольке. Это типа он хочет сказать, что если Бурцева с Маевской «близко сошлись», то и им вполне можно…

Отчаяние придало Кольке смелости.

— Слушайте, Иван Борисович, — запричитал он, — у нас ничего не получится! Все это вышло случайно… Я понимаю, что невольно искалечил вам всю жизнь… Но я люблю Машу, понимаете?!

Следователь вновь посмотрел на него так, что у Кольки затряслись все поджилки.

«Либо набросится с поцелуями, либо бить будет», — пронеслось у него в голове.

Но Федорчук не сделал ни того, ни другого. Лицо его потемнело, брови сошлись на переносье…

— Забудь про нее, — тихо и грозно сказал он. — Она выходит за меня замуж, понял?