Молния среди леса - Константин Малахов

Я молчал, слушая огонь и воду. Чужие воспоминания тоже трогают душу.

– Когда произошла…перемена в моей жизни, – док кисло усмехнулся, продолжая смотреть перед собой, – я стал много работать и был рад самому простому чаю, пускай даже без сахара. Тогда же мне страшно захотелось кофе. Искал, узнавал – без толку. А как же хотелось. Без зрителей, без вычурного интерьера. Только я, чашка и горячий напиток в ней.

Он не рассказывал мне это, когда мы проводили наши утренние собрания. Я не мог для себя определить, как реагировать на такое сближение. Одолевала внутренняя стеснительность, боязнь ляпнуть что-то невпопад. Как итог, я кивал словно китайский болванчик, молящийся горящему костру.

– У Вас, надеюсь, подобных проблем не было? – он повернул ко мне голову и насмешки в его взгляде не было ни капли. – Я немного слышал о Вашей стране, о ваших врачах в частности. Все под очень разными политическими соусами.

Почему-то вопрос о твоей стране от иностранца часто вводит тебя в ступор, хотя является по сути легким. Ну расскажи, как и что, но нет, взвешиваешь что-то, выбираешь. Словно пишешь свой личный краткий вариант истории.

– Да Вы знаете…, – я не знал, как начать свой рассказ. – Если просто выйти и окинуть взглядом улицы, то вроде бы все и в порядке. Машины едут, рестораны работают, на пирсе толпится народ. В парке дают представления… Но если пройтись по всем этим местам, то видно хмурые лица, уходящие в землю взгляды.

Сначала я буквально выдавливал из себя слова, но с каждой новой фразой они лились все свободнее:

– В стране – Великая Депрессия. Тысячи, да какие тысячи – миллионы людей без работы. В порту дерутся за возможность поработать день грузчиком. Дерутся в прямом смысле, причем еще не зная, за какие деньги они готовы бить друг друга. Многим людям просто нечего есть, они продают вещи, точнее сказать, обменивают на еду, с покупателями сейчас туго. Писали даже о случаях самоубийства тех, кто отчаялся накормить себя. Или детей, – я смотрел в землю, словно ища там что-то, так было легче. – В городе есть пункты помощи, там можно поесть или взять немного угля для отопления. Но также можно пройтись мимо красивых ресторанов и в них не будет пусто. Там сидят люди, между столами снуют официанты, разнося заказы.

– Резкий контраст всегда тяжело переживается, – философски заметил Костомаров.

– Да, оно то может и так, но вот только… – я глубоко вдохнул. – Мой отец – издатель. Крупный издатель. Крутится в высшем обществе города, штата. Да и во всей Америке в своей области не последний человек. Он не ходил в клубы и прочие места после начала депрессии. Старался как мог сохранить рабочие места. Он, конечно, ничего в деталях не рассказывал, но домой приходил хмурый, расстроенный. Бывало, что и раздраженный. Как-то он подъехал к нашему дому на машине, вылезал, доставая с пассажирского сидения свой портфель. В то же время по улице шел куда-то мужчина. Эдакий классический образчик того времени – старое пальто с поднятым воротником, стоптанные туфли и небритое лицо. Он остановился и ожег отца и машину таким ненавистным взглядом, что казалось можно плавить металл. В какой-то момент я даже испугался, что этот тип набросится на папу. После этого мне стало не то, чтобы страшно, но стыдно что ли ходить по улицам. Я не нуждался в работе или хотя бы пище как многие, но и не собирался сидеть обсуждать ситуацию, попивая шампанское. Словно я какое-то божество, где-то над этим миром и все эти неурядицы и людские судьбы меня не касаются. Я не знал, как помочь всем нуждающимся людям и, если честно, то ничего не делал. Но я искренне сопереживал им, насколько это возможно. Я очень хотел видеть вокруг себя живых неугнетенных людей, спешащих на работу, обсуждающих бейсбол, идущих за покупками. Так совпало, что возникла вся эта идея с поездкой и я решил…уехать.

– Сменить обстановку, – уточнил доктор. – Отличное решение, Митт. Очень правильное.

Больше он не сказал ничего. Мы просто помолчали обо всем, что было сказано и парадоксально – молчание было самым чувственным моментом беседы.

Я устроился на ночлег и стоило теплу обволочь мое тело, как я отрубился.

Буквально через пару минут меня разбудили.

– Вставайте, Митт, вставайте, – тормошил меня за плечо Костомаров. – Мне кажется, мы тут уже не одни.

Я встрепенулся, изо всех сил стараясь скинуть железный обруч сжимавший мою голову. Инстинктивный взгляд на часы сообщил мне, что совсем недавно миновала полночь. Вокруг была темень, шумел дождь. Я быстро вылез из мешка, но не знал, что делать дальше и лишь жмурился, поеживаясь от холода.

– В чем дело, док? – прохрипел я, протирая себе глаза, которые от этого казалось загорелись.

– Вон в той стороне, – костылем указал Костомаров, – я видел, как мелькнуло что-то красное.

– Глаза?

– Скорее всего. Точно не видел, но что может быть красное и светящееся в месте, где ходят красноглазые животные?

Я и не собирался спорить, но что же делать? Я спросил об это дока. Тот ответил не сразу, словно тщательно обдумывая свой ответ, который в итоге прозвучал так:

– Не знаю.

Это было в новинку, и я растерялся. Тут же мне, конечно стало стыдно, что я словно ребенок при взрослом, но тем не менее решения пока не было:

– Нам надо где-то спрятаться?

Док быстро водил глазами по лесу:

– Было бы отлично, но вокруг темнота. Дождь еще ухудшает видимость, даже если пользоваться фонарем. С оружием у нас тоже неважно, равно как и с опытом его применения.

Долго раздумывать не пришлось, решение за нас принял кто-то другой. Или что-то другое.

Где-то, как казалось, невдалеке, громко хрустнуло и за этим из тьмы донёсся какой-то утробный звук. Нечто вроде выдоха, от которого душа ушла в пятки. Мы переглянулись и ни говоря ни слова начали действовать. Доктор нацепил свой рюкзак, я – свой и взял сумку. Пошли в сторону противоположную от звука, сами стараясь не шуметь.

– В котелке остался суп, – тихо проговорил доктор, немного задыхаясь. Толи от волнения, то ли от быстрой ходьбы. – Может это отвлечет нашего гостя. Хотя гости тут, пожалуй, мы с вами, а он – хозяин.

Фонарь и помогал, и мешал одновременно. С ним я хоть видел перед собой препятствия в виде кустов, но тут же в луче света искрились капли дождя, словно смотришь на мир через гардину на окне. Время от времени мы останавливались, прислушивались. Хруст веток все еще звучал, заставляя нас шагать дальше. Мокрые ветки неприятно хлестали по лицу, под ногами пружинила набухшая от влаги почва. Сами мы тоже промокли, несмотря на всю экипировку. Моя чудо-куртка не промокала, сапоги еще держались, но за шиворот налилось немало жидкости, штаны вымокли и утяжелились. Я видел, как Костомарову все труднее дается ходьба, с зарывающимися в землю костылями и текущими по лицу ручьями воды.

– Впереди какая-то поляна, док, – хлюпая носом, показал я лучом фонаря вперед. Там действительно заканчивались темные силуэта леса. – Идем туда?