Великий государь - Александр Антонов

На самом деле Сигизмунд боялся идти в Москву. Он знал, что, хотя столица россиян в руках польского войска, положение поляков там зыбкое. Ему было известно, что в России тысячи, десятки тысяч таких патриотов отечества, как митрополит Филарет патриарх Гермоген, князь Василий Голицын, колдун Сильвестр. Они вселили в душу короля священный страх.

И по этой причине, чтобы заглушить трепет души, король Сигизмунд жестоко обращался с пленными россиянами. Допустив царя Василия Шуйского к унизительному для того целованию своей руки, триумфатор спустя час повелел отправить всех Шуйских в полуразрушенный Гостынский замок, который доживал свой век в глухом повете Польши, и там уморить их голодом.

В дни триумфальных торжеств Сигизмунд вспомнил и о митрополите Филарете, и о князе Василии Голицыне. Но не для того, чтобы проявить к ним милосердие, а чтобы подвергнуть новым жестоким испытаниям.

— Друг мой, вельможный гетман, как отбывают наказание Филарет и князь Голицын? — спросил король Жолкевского.

Гетман замешкался с ответом, потому как правда прогневала бы короля. В эту пору митрополит и князь находились в небольшом горном имении Жолкевского южнее Варшавы. Ему казалось, что Филарет и Голицын упрятаны надёжно, хотя и не пребывали в заточении, а жили среди крестьян и лесорубов, коим поручено их оберегать и сторожить. Однако и солгать в силу своего характера гетман не мог. К тому же королю ничего не стоило узнать правду у других вельмож. И тогда уже не миновать немилости Сигизмунда. И гетман сказал полуправду:

— Ваше величество, я увёз их в горную Силезию, там держу их в оскудении строгом.

Король посмотрел на гетмана с недоверием. Считал Сигизмунд, что у него есть непозволительная для воина слабость — мягкосердие.

— Ты, вельможный гетман, исполни мою просьбу, отправь их в Мариенбург, там замкни в западный каземат Мальборга.

— Но, ваше величество, тот замок в запущении, и там никто не обитает.

— Сие не так. Там живёт хранитель замка с семьёй. У него два сына. Они и будут охранять митрополита и князя.

— Но казематы гибельны для пожилых людей.

— Значит, Господу Богу так угодно. Не в Варшаве же их держать. И кстати. Со мной пришёл из Смоленска богослов-философ Пётр Скарга. Пошли его моим именем туда же, и пусть обратит их в нашу веру.

Станислав Жолкевский не понял, в чём нужда такого шага. Разве недостаточно того, что они пленники? Зачем же и души их пленить?

— Но они не могут быть усердными католиками, вы же знаете, ваше величество, — возразил Жолкевский.

— Знаю. Но это моя воля. Исполни её, вельможный гетман, — сухо сказал король.

Гетман лишь молча поклонился королю, помня, что возражать Сигизмунду опасно.

В глухом горном селении гетмана Жолкевского митрополиту Филарету и князю Голицыну жилось достаточно сносно. Поселили их в простой крестьянской избе, питались они за одним столом с семьёй хозяина, вольно ходили по Камионке и лишь не смели покидать селения. Они же и сами того не замышляли, зная, что на горной дороге из селения стояли стражи.

Митрополит Филарет в любую погоду проводил большую часть дня на воздухе, помогал хозяину и не чурался никакой тяжёлой работы, сам искал её. Он рубил дрова, чистил хлев, заготавливал камень для построек, косил травы на сено, молол хлеб. Работу исполнял прилежно, за что заслужил уважение хозяина. Чего князь Василий был лишён, потому как проводил время в созерцательности и в чтении Евангелия. Иногда Филарет побуждал князя к труду, но напрасно, и ответ его был один:

— Негоже нам с тобой, владыко, заниматься холопским трудом.

— Полно, князь-батюшка. Мы с тобой ноне не вельможи, но пленники, — возражал Филарет но обиды на князя не держал.

Вечерами Филарет и Василий душевно беседовали, вспоминали Россию, прошлое и всё, что за гранью пребывания в плену было им дорого. А таких воспоминаний было много, и это помогало им коротать время.

Но поздней осенью, уже в предзимье, в Камионке появился отряд конных гусар. Они переночевали в селении, а утром, ничего не объяснив Филарету и Голицыну, посадили их в крытую колымагу и повезли в неведомом направлении. Почти две недели они провели в пути и ехали от Камионки всё больше на север, наконец достигли литовской земли. И однажды к вечеру короткого зимнего дня под копытами лошадей застучал настил подвесного моста, потом подковы процокали по каменной мостовой под аркой крепостных ворот, и пленники оказались во дворе Мальборгского замка — на месте своего нового и долгого заточения. Гусары помогли пленникам выбраться из колымаги и дали осмотреться. Взорам Филарета и Василия представилась крепость рыцарских времён. Замок, окружённый высокой крепостной стеной, возвышался на холме. Он был грозен и неприступен. Стены и башни замка были выложены из потемневшего от времени камня. В былые времена замок выглядел величественно и был достоин пребывания в нём королей. Но неумолимое время властвовало над брошенной королевской резиденцией, и она разрушилась, пришла в запущение. Окна замка зияли чёрными провалами, разрушались стены, карниз. Лишь западное крыло замка ещё сохранилось, потому как за ним присматривали. Там, близ замка, стоял большой флигель, и в нём жил хранитель замка старый пан Гонта с сыновьями Юлианом и Юзеком, с невестками Гретой и Гуней.

Отряд гусар и пленники были встречены лаем двух овчарок. Тотчас из флигеля вышли трое мужчин, младшие позвали собак, а пан Гонта пошёл навстречу гусарам. Они о чём-то поговорили, потом пан Гонта велел одному из сыновей принести фонарь. Вскоре старший гусар, пан Гонта и его сын с фонарём в руках ушли в замок. Через несколько минут гусар вернулся и повёл Филарета и Голицына за собой. На лестнице в полуподвал их встретил с фонарём Юлиан. Освещая путь, он повёл пленников в каземат — просторное помещение с двумя тусклыми оконцами под самым сводом, с дубовыми, окованными железом дверями.

Пока пленники осматривались, сыновья Гонты принесли два деревянных топчана, грубо сбитый стол из досок, две скамьи. Потом Грета и Гуня принесли кой-какую утварь, ещё соломенные тюфяки, две конские попоны. Все молча, без суеты расставили по местам, словно исполняли подобное каждый день. Пока женщины налаживали быт, их мужья принесли две охапки дров и разожгли очаг — некое подобие камина. И лишь только запылал в очаге огонь, старший гусар велел всем покинуть каземат. Закрылись двери, загремели засовы, и митрополит Филарет с князем Голицыным остались вдвоём. Несколько мгновений они прислушивались к шагам за дверью каземата, а когда там повисла тишина, оба они, словно по команде, сели на топчаны и замерли — два усталых пожилых человека. И никто из них потом не мог сказать, сколько они просидели молча, в горести. Но в очаге прогорели дрова, и Филарет подкинул на угли несколько поленьев, тихо заговорил:

— Брат мой Василий, мы впали в уныние. Зачем? Возблагодарим Бога за то, что живы, что есть очаг, что нам никто не мешает молиться.

В сей миг загремел засов, и старшая из невесток, Грета, в сопровождении мужа принесла в корзине пленникам ужин. Она выложила на стол хлеб, лук, кусок холодной говядины, варёные яйца, горшок овсяной каши и крынку квасу. Поклонившись митрополиту, она молча направилась к двери. Филарет благословил её: