Империя Вечности - Энтони О'Нил

Ринд чуть прищурился, глядя на желтые блестящие минералы.

— На вид вроде… ничего особенного.

— Так и есть, — согласился У. Р. Гамильтон, — если смотреть невооруженным взглядом.

— Подобно некоторым другим кальцитам, апатитам и полевым шпатам, — продолжил Уильям-младший, — травертин обладает интересным и очень редким свойством. Это называется «термолюминесценция». — Заметив растерянное выражение на лице шотландца, он уточнил: — Иными словами, способность отдельных минералов ярко светиться при нагревании примерно до двухсот градусов по Фаренгейту — достаточно положить их на раскаленные угли или, скажем, в кипящую воду.

— После чего камни могут светиться в темноте, — без выражения произнес его отец. — Причем довольно долгое время.

Уильям-младший кивнул.

— Вот эти образцы — они хранились в коллекции Денона — имеют на поверхности следы гуммиарабика, клеящего вещества, которое с незапамятных времен добывалось в Египте из смолы акации. Его вполне могло хватить на то, чтобы закрепить минерал на стене, и скорее всего — после долгого нагревания. Обратите внимание на это пятно: похоже на след от раскаленного угля.

— Подобные образцы, — проговорил его отец, — обнаружены при раскопках в оазисе Сива, в Багдаде неподалеку от Дворца вечности, а также в нисходящей галерее Великой пирамиды. Нам удалось купить камни Денона через год после его смерти на аукционе. Кстати, еще один был найден в кармане Бонапарта перед его вскрытием — так сказать, личная «счастливая звезда»…

Тут он прервался, услышав эхо радостного смеха: это дети одного из кураторов затеяли прятки в зале насекомых. Ринд мысленно поблагодарил их за краткую передышку.

— Я не совсем понимаю, — сказал он, глядя на собеседников. — До сих пор не понимаю. По вашим словам, в копях скрывается нечто действительно драгоценное, а звезды должны были отражать его чудеса. Тогда почему вы никого не послали на поиски?

У. Р. Гамильтон хмыкнул.

— Мы посылали, юноша, и не раз. Ученых, солдат, шпионов. Почти все без исключения подтверждают обычные рассказы: в шахтах темно, опасно, полно скорпионов… Вот и сэр Гарднер настаивает, что интерес к этим копям чересчур завышен. Именно так и сказано в его книгах «Современный Египет и Фивы», «Общий обзор Египта» и даже в «Справочнике для путешественников». Всякий раз, когда всплывает эта тема, он реагирует одинаково. Попробуйте сами затронуть ее в очередной беседе — уверяю вас, вы получите тот же ответ: «Интерес к изумрудным копям неоправданно завышен».

— И что же, они в самом деле такие невзрачные?

— Вы бы нашли там хижины без крыш, поселение горняков и сеть узких шахт, ветвящихся вниз по Забаре — Изумрудной горе. Сэр Гарднер и другие рискнули спуститься в них, но мы не знаем ни одного свидетельства о каких-либо удивительных находках.

— Никто, — подтвердил Уильям-младший, — пока еще не похвастал изумительными открытиями. В этом исследователи единодушны.

— Мало того, — прибавил его отец, — существует еще одно, пожалуй, самое серьезное возражение против существования сказочного чертога в окрестностях Восточной пустыни. Никто не знает этой местности лучше самих горняков — людей, которые тысячи лет тяжело трудились на шахтах. Невероятно, чтобы кто-то из них, наткнувшись на комнату, полную сокровищ, не присвоил бы хоть немного или не проболтался бы о ее секретах, особенно за подходящее вознаграждение.

Вспомнив своих собеседников из Ивернесса, Ринд нашел этот довод неубедительным.

— Тогда зачем, — начал он, — столько внимания заброшенным шахтам? Почему они вообще вас интересуют?

У. Р. Гамильтон испустил тяжелый вздох, полный боли, которая, похоже, копилась едва ли не десятилетиями.

— Потому что сэр Гарднер, вопреки собственным уверениям, не раз и не два возвращался в копи Клеопатры. Он словно был одержим ими. Многие из его товарищей-археологов — Ричард Говард-Вайз, Жозеф Бономи, Фредерик Катервуд — отмечали особую скрытность сэра Гарднера во всем, что касается изумрудных копей. К тому же любые рассказы о шахтах, даже из самых надежных источников, грешат подозрительной незавершенностью, включая те, где события расписаны до минуты. И наконец, я занимаюсь поисками чертога пятьдесят лет и сам видел, какие непробиваемые стены воздвигнуты вокруг этой темы. Ложь, увертки, умолчания, протесты… — Он покачал головой. — Если один человек сложит вместе несколько камней, это всего лишь куча. Если с полдюжины товарищей ему помогут, вырастет стена. Но если десятки людей много лет подряд воздвигают стены, получится крепость и поневоле задашься вопросом: а вдруг они задумали скрыть нечто необычайно важное?

— Чем гуще дым, — заметил Уильям-младший, — тем сильнее должен быть пожар.

У. Р. Гамильтон саркастически улыбнулся.

— Помнится, юноша, на днях вы выразили беспокойство по поводу того, что слишком медленно продвигаетесь к разгадке. Поймите: вы все еще, не сознавая этого, пробираетесь через каменный лабиринт. Ради вашего блага — ради всех нас — желаю вам отыскать выход. И упаси вас небо налететь на ужасную стену, как это частенько случалось со мной.

Завершив свою речь, Гамильтон кивнул сыну; тот запер сейфы и возвратил отцу ключи, словно послушный ребенок, закончивший увлекательную игру.

«Портман-сквер, Йорк-стрит, 33

30 ноября 1854 г.

Мой дорогой отец!

Как всегда, благодарю за великодушную помощь, но умоляю вас больше не посылать мне денег. У меня накопились кое-какие сбережения, которых должно хватить на несколько месяцев, и я не в силах отделаться от мысли о том, что помощь сиротскому приюту, местной церкви или бедным — любая из этих целей оказалась бы более достойной вашей щедрости.

Я продолжаю работать над книгой о методах археологии — правда, настолько медленно, что, боюсь, еще до своего завершения она сама станет археологической реликвией. Между тем сэр Гарднер Уилкинсон по-прежнему мой гостеприимный хозяин, наставник и просто кладезь ценных сведений. Если бы вы только знали, в каких краях он побывал.

Отец, вы оказались совершенно правы: Лондон действительно весьма оживленный город, огромный и абсолютно не похожий на другие. Здесь перед вашим сыном открылись новые возможности, великие тайны манят меня, и я шагаю навстречу им без тени сомнения или страха. Но даже пребывая в полном одиночестве, как сейчас, я слышу ваш голос и голос матушки — в этом мое постоянное утешение и неизменные напоминания о чести.

Надеюсь, что вы здоровы и благополучны. Я чувствую себя превосходно, как никогда.

Мои наилучшие пожелания Бесси. Передавайте привет собакам.

Ваш любящий сын

Алекс».

Мой дорогой отец!

Вечером первого декабря тысяча восемьсот четвертого года, накануне коронации, парижские театры бесплатно распахнули свои двери, по городу маршировали отряды, а воздух ежечасно сотрясали артиллерийские залпы. Озаренные пылающими факелами улицы, по которым предстояло проследовать торжественной процессии, были очищены от снега и тщательно присыпаны песком, здания украшались бенгальскими огнями и цветными лентами, а совсем уж невзрачные постройки в окрестностях Нотр-Дам в спешном порядке безжалостно снесли. К часу ночи на страшном холоде по улицам все еще сновали проворными призраками солдаты, отставшие от своих частей, бражники и чернорабочие.