Книга Балтиморов - Жоэль Диккер

В день отъезда она оставила у меня на пороге конверт. Лео видел, как было дело, и постучался ко мне:

– Упустили вы свою подружку.

– У меня нет подружки.

– У вашего дома останавливался большой черный кроссовер, и она положила вам на крыльцо этот конверт.

Он протянул его мне. На конверте значилось:

– Понятия не имею, кто такой Маркикетик, – сказал я.

– А по-моему, это вы, – ответствовал Лео.

– Нет. Это ошибка.

– А-а. Ну тогда я вскрою.

– Не смейте!

– Но вы же говорите, это не вам письмо?

– Дайте сюда!

Я взял у него из рук конверт и распечатал. Внутри лежала просто бумажка с номером телефона; я сразу догадался, что телефон – ее.

– Зачем она оставила свой телефон? А главное, зачем было класть его мне под дверь? Она же знает, что сюда может заявиться любой журналист, может ее увидеть и даже забрать конверт?

– Бедненький Маркикетик, – произнес Лео, – какой же вы зануда.

– Не зовите меня “Маркикетик”. И я вовсе не зануда.

– А кто ж вы еще? Женщина, миленькая как не знаю что, совершенно потеряла голову, потому что помирает от любви к вам и не знает, как еще это до вас донести.

– Она меня не любит. Это было раньше.

– Вы что, издеваетесь? Вы врываетесь в ее жизнь, спокойную и уютную, устраиваете вселенский хаос, она решает сбежать и, несмотря ни на что, перед отъездом сообщает, как с ней связаться. Вам картинку нарисовать, что ли? Мне за вас тревожно, Маркус. Вы, похоже, вообще ничего не понимаете в любовных историях.

Я взглянул на листок, который держал в руке, и спросил Лео:

– И что мне теперь делать, мистер сердечный доктор?

– Звонить ей, дубина стоеросовая!

Я не сразу решился ей позвонить. А когда, собравшись наконец с духом, позвонил, ее телефон был недоступен. Наверно, сидела в самолете, летела в Калифорнию. Через несколько часов я предпринял вторую попытку; во Флориде было уже поздно, но в Лос-Анджелесе вечер только начинался. Она не ответила. Она перезвонила сама. Я снял трубку, но она молчала. Мы долго сидели у телефона, не говоря ни слова. Наконец она произнесла:

– Помнишь, когда брат умер… я тебе позвонила. Мне нужно было чувствовать тебя рядом, и мы часами молчали в трубку. Просто чтобы ты был со мной.

Я не ответил. Мы еще помолчали. Потом в трубке раздались гудки.

Балтимор, Мэриленд, октябрь 1995 года

Врачи скорой помощи не смогли заставить сердце Скотта биться снова; его смерть констатировали прямо на газоне футбольного поля Баккери. Назавтра уроки в Баккери отменили, в школе работали психологи. Всех пришедших учеников направляли в актовый зал, а из громкоговорителей в коридорах непрерывно звучал голос директора Бардона: “В связи с трагедией, случившейся вчера вечером, уроки сегодня отменяются. Всем ученикам пройти в актовый зал”. У шкафчика Скотта лежала гора цветов, свечей и мягких игрушек.

Скотта похоронили на кладбище в пригороде Нью-Йорка, откуда была родом семья Невиллов. Мы поехали туда все – Вуди, Гиллель, я, дядя Сол и тетя Анита.

Перед началом церемонии я искал Александру; ее нигде не было видно. Я нашел ее в похоронном бюро. Она сидела совсем одна и плакала. Одетая во все черное. Даже ногти накрасила черным лаком. Я сел рядом. Взял ее за руку. Она показалась мне такой красивой, что меня охватило эротическое желание – поцеловать ее ладонь. И я поцеловал. Она не отняла руку, и я поцеловал ее снова. Я целовал тыльную сторону руки, каждый палец. Она прижалась ко мне и прошептала на ухо:

– Не отпускай мою руку, Марки, пожалуйста.

Церемония была очень тяжелая. Я прежде никогда с таким не сталкивался. Дядя Сол и тетя Анита постарались нас подготовить, но вживую все оказалось совсем иначе. Александра была безутешна; я видел, как ее черные от туши слезы капали на наши руки. Я не знал, надо ли что-то ей говорить, утешать ее. Мне хотелось вытереть у нее под глазами, но я боялся оказаться неловким. И ограничился тем, что сжимал ее руку так сильно, как только мог.

Мучительнее всего были даже не печальные обстоятельства, а явственно ощутимое напряжение между Патриком и Джиллиан. Патрик произнес надгробную речь о сыне, мне она показалась прекрасной. Он назвал ее “Смирение отца больного ребенка”. В ней он отдал должное Вуди и Гиллелю и поблагодарил их за то счастье, какое они принесли Скотту. Сказал он о них примерно следующее:

– Счастливы ли мы по-настоящему, мы, состоятельные жители Оук-Парка или Нью-Йорка? Кто из нас может утверждать, что познал полное счастье?

Мой сын Скотт был счастлив. Счастлив благодаря двум мальчикам, которые вывели его в жизнь.

Я видел сына до появления Вуди и Гиллеля – и видел его после.

Спасибо вам обоим. Вы подарили ему улыбку, какой я у него прежде не видел. Вы подарили ему силы, каких я за ним прежде не знал.

Кто, даже прожив долгую жизнь, может утверждать, что сделал счастливым хоть одного из своих ближних? Вы это можете, Гиллель и Вуди. Вы это можете.

Из-за речи Патрика между ним и женой после похорон, во время поминок, вспыхнула весьма тягостная ссора. Мы все собрались в гостиной у сестры Джиллиан, ели птифуры, и вдруг услышали громкие голоса, доносившиеся с кухни.

– Ты им говоришь спасибо? – кричала Джиллиан. – Они убили нашего сына, а ты говоришь им спасибо?!

Сцена была невыносимая. Я вдруг вспомнил все: как, бывало, ненавидел Скотта, как завидовал его болезни, как утверждал, что у меня тоже муковисцидоз. На глаза навернулись слезы, но мне не хотелось плакать перед Александрой. Я вышел в сад. Сказал себе, что я подонок. Подонок! Подонок! А потом мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся; это был дядя Сол. Он крепко обнял меня, и я разрыдался.

Я никогда не забуду, как он прижимал меня к себе в тот день.

Потянулись грустные недели.

Гиллель и Вуди чувствовали себя виноватыми. В довершение всего директор Бардон потребовал, чтобы виновные понесли наказание. Он вызвал к себе Гиллеля и тренера Бендхэма. Беседа длилась больше часа. Вуди беспокойно шагал взад-вперед под дверью. Наконец дверь открылась, и Гиллель в слезах вылетел из кабинета.

– Меня выгнали из команды! – крикнул он.

– Что?! То есть как?

Гиллель не ответил и бросился прочь по коридору. Вуди увидел, как из кабинета вышел тренер Бендхэм, тоже с опрокинутым лицом.

– Мистер Бендхэм, скажите, что это неправда! – воскликнул он. – Что происходит?

– То, что случилось, – это очень серьезно. Гиллелю придется покинуть команду. Мне очень, очень жаль… Я ничего не могу поделать.