Последний шанс палача - Сергей Возный

— Найдем. — Сонный карп в грудной клетке ворочается все активней, и Глеб топает по газам, выжимая лишние мысли. Ночная Москва разворачивается вокруг, месяц май играет в крови и зовет куда-то — будто не было вовсе последних десяти лет! Будто не дружишь СЕМЬЯМИ с деловым партнером Борей, не навещаешь регулярно его гнездо, прихватывая для эскорта очередную глупую куклу, не глядишь там на Наташу добродушно, почти по-родственному!

Клуб, фейсконтрольщики, длинный хвост очереди.

— Добрый вечер! Вы сегодня один?

— Как видишь, — усмехается господин Воропаев Г.С., позволяя оглядеть себя полностью (туфли с «актуальными» узкими носами, костюм «Бриони», галстук за сотню евро повязан небрежным косым узлом). — Еще вопросы?

— Ни малейших. Приятного вечера.

Лестница вниз, полумрак, много музыки и табачного дыма. На десятке экранов кудрявый парень заясняет девице про «…понимаешь, я ушел тогда назло…», немногочисленные столики и места у бара плотно заняты. Основная масса топчется на танцполе — молодежь преимущественно. Мальчики и девочки, одетые почти одинаково: джинсы со стразами, майки в облипку, не скрывающие пупок, браслеты, серьги, томные лица. Гламур-с! Наташа обнаруживается в самом центре — гибкая, красивая. Созревшая роза на фоне юных фиалочек с претензиями.

— Привет!

— О-о, Глебушка! Ха-ай!

Коктейльное платьице не скрывает красивых ног, прическа каре легкомысленно встрепана, стразы на сумочке искрятся… на сумочке!

— Дай-ка.

— Ты что де-елаешь?! — возмущается она в манере глупой малолетки. — Отда-ай!

Он идет сквозь толпу на выход, и Наташа спешит следом, догнав только в фойе.

— Дай сюда-а!

— Не смеши народ, — говорит он сухо, щелкая замочком. Реальность хуже, чем ожидал, — не экстези даже, а конверт, сложенный пополам. Внутри наверняка отыщется белый колумбийский порошок от всех болезней.

— Что ж ты творишь, идиотка?!

— А ну да-ай!

Влепляет ей пару пощечин для порядку, конвертик летит в урну.

— У вас проблемы?

— Ни малейших, — улыбается Глеб вежливому охраннику. — Мы с дамой уже уходим.

До машины Натали щелкает каблучками с пулеметной громкостью, задрав подбородок по-королевски. Первых слов удостаивает только в салоне авто:

— Что-то джипик у тебя маловат. Не тесно?

— Холостяцкий, — отвечает Глеб ровно, выруливая на проспекты. — В пробках удобно.

— А ты изменился. Совсем заматерел. Там, у нас дома, не замечала. Постоянно приводишь к нам потаскушек, ведешь себя, как стареющий ловелас!

— А я такой и есть. Мне тридцать шесть лет, а ни хрена полезного так и не сделал. Ни сына, ни дерева, ни даже дома, как и у твоего Бориса.

— Да, домик у нас есть… — Усмешка ее делается шире. — Останови машину. Не сбегу, не бойся.

Переулок залит неоном, фонарями и сиянием билбордов. Мультяшная певица Глюкоза поет из динамиков про невесту.

— Что случилось, Натали?

— У вас маятник. У вас с Борей. Маятник удачи, качается туда-сюда, от одного к другому. И знаешь… кажется, везет тому, от кого я ушла. Взамен к нему прет удача, кураж какой-то… а другому остается только оболочка.

— Эк тебя вставляет, родная! — Его рука тянется крутануть зажигание, но женская ладошка ложится сверху, ласково и властно.

— Иди ко мне. — Ее дыхание обдает запахом «мохито», рука скользит уже под пиджак миланского покроя, сползая ниже… — Иди, пожалуйста, как раньше!

— Эх, Наташка… — выдыхает он, ощущая, как уплывает улица, пляшут фонари, билборды и силуэты прохожих за тонировкой стекол. — …Эх, Наташка! — говорит неверным голосом через вечность(а может, минут через двадцать всего), наполненную влажным теплом и безумием. Откинутые сиденья, разбросанное белье. — Эх, Наташка, и почему у нас вечно так?!

— Тебе не понравилось?

— Дурочка. Я этого ждал лет десять, изменщица ты гнусная, а могли бы все годы вместе быть!

— Не могли бы, — отрезает она, становясь деловитой и чужой. Приподнимает коленки, натягивая ажурные стринги. — Не могли бы, Глебушка. Я бы жила с тобой, а думала о нем… вышло бы еще хуже.

Глеб на «хуже» скрипит зубами — крыть особо нечем. Сонный карп в тихом болотце оказался хищной пираньей, клочьями изорвал дружбу, и старые раны теперь кровят.

— Ладно, нормально все будет, — говорит без убежденности, выруливая обратно на проспекты. — Ты у нас всегда была одна на двоих… «Санта-Барбара», полный аллес!

На душе мерзко…

* * *

— Все не зря, — прошептала Натали здесь и сейчас, когда отколыхалось уже и взорвалось и мышцы млели в сладкой истоме. — Мы всегда были друг для друга, и теперь вот… все сложилось, да?

Ночной ветер августа колыхал занавеску, принося горькую торфяную вонь, выдувал запахи страсти вперемешку с мартини и коньяком. Говорить не хотелось. Правду произносить — о том, что фарш обратно не прокрутишь, и никто уже не вернет двадцать лет жизни, потраченных невесть на что. Где-то там, в хорошей и правильной биографии студент Глеб Воропаев стал-таки журналистом, девушка Наташа родила ему сына, а дальше была у них только гладкая трасса, вроде автобана: гонорары, слава, семейное счастье. Идеальная биография счастливого человека, сбившаяся где-то на старте.

— Сложилось, наверное, — сказал он неискренне, разглядывая Натали в бледном отсвете. Первый голод утолен, сытый взгляд скользил теперь по женскому телу слишком придирчиво, отмечая ненужные детали — складочки под животом, чуть отвисшую грудь, россыпь морщинок у глаз… ничего не скрыла коварная луна! Красоту и шарм в этом мертвом сиянии обретают лишь ведьмы, чей рыжий огонь перемешивается с серебром, а белая кожа начинает светиться изнутри.

— Наверное?! — Голос женщины полон был веселого кокетства. — Ну, я тебе покажу!..

Она и впрямь показала — как в юности, через месяц-другой знакомства, когда пропала уже ненужная скованность. Лучше, чем в юности! Со всем опытом сорокалетней женщины, очень старательно, будто экзамен сейчас сдавала. Глеб себя и почувствовал вдруг третьим лишним — даже не экзаменатором, а зрителем любительского порно.

— А ты еще ничего, — прошептала она утомленно, когда желаний совсем уже не осталось. — Крепкий мужичок.

— Хорошо, что тебе понравилось.

— А тебе?!

— Разумеется, все было великолепно.

Не получалась у него искренность, хоть убей! Все куда-то исчезло после ведьминого звонка, сдуло напрочь ароматный флер единения и общих воспоминаний — физиология осталась. Мужик с нормальной потенцией и женщина, твердо решившая понравиться.