Грешник. На острие - Анастасия Шерр

– Направляюсь туда же.

– Встретимся там. Я приеду со своими людьми, – обещает он уже более человеческим тоном, и я выдыхаю.

– Спасибо.

Остался Багрянцев.

– Виталий Алексеевич? Здравствуйте. Мне нужна ваша помощь. Вы, кажется, хотели засадить Хаджиева? Так вот сейчас у вас появилась такая возможность.

Грузовик вылетел из-за поворота совершенно неожиданно. Я лишь услышала скрежетание металла и ударилась о руль. Свет в глазах померк, а когда я снова их открыла, надо мной склонялась женщина в белом халате. Оглушающе кричала сирена и меня куда-то везли. «Скорая».

– Стойте… Там… Мне нужно к отцу… Он в больнице, в Центральной…

– Так в Центральную вас и везём. Не шевелитесь, девушка, спокойно, – мою голову чем-то зафиксировали, а рука нещадно ныла в локте и в плече. Кажется, перелом.

Просыпаюсь в палате, открываю глаза и тут же закрываю. Идеальная белизна причиняет глазам боль. Рядом никого, но я слышу в коридоре быстрые шаги. И даже знаю, кому они принадлежат. Подавляющая тяжёлая аура тут же накрывает меня густым облаком. Мне не нужно открывать глаза, чтобы знать, кто вошёл в палату.

– Убирайся, – шепчу одними губами, не желая возвращаться в реальность. Больно не от вывиха в плече, не из-за ушибленного лба. Больно внутри. И это не физическая боль.

– Ты будешь моей. Сама или я тебя заставлю, – его голос прорезается сквозь писк аппарата, контролирующего мой участившийся пульс.

– Или я тебя убью, – отвечаю зло.

– Это вряд ли. Но попытаться ты можешь. Будет интересно.

Открываю глаза, смотрю в его лицо, лишённое эмоций. Там мрак и тьма. И ничего больше. Ничего человеческого.

– Убирайся, – шиплю на него змеёй и горло перехватывает железная рука страха.

– Ты теперь моя, – шепчет он, склонившись ко мне и перекрывая кислород.

Я вскакиваю с криком, понимаю, что видела только что сон. Но уж очень реальный. Я всё в той же палате, только вместо Шамиля рядом Надя.

– Привет. Кошмары мучают? – по-доброму улыбается она мне, и я, упав на подушку, выдыхаю.

– Да… Самый жуткий кошмар.

– Ну ничего. Он больше тебя не побеспокоит. Мы сделаем для этого всё. Это как раз моя специализация, – отчего-то тяжело вздыхает.

– Что ты здесь делаешь, Надь? – заглядываю ей в глаза и внутри всё переворачивается от тревоги. – Что-то с моим отцом?

– Нет, ты что! Нет! С ним всё по-прежнему. Только теперь вместо вашей охраны у него дежурит наша. Среди них предателей точно нет. А Шамиль больше до тебя не доберётся. Мы всё для этого сделаем. У нас есть свидетели совершённого им убийства. Всё снято на камеру его бывшим подельником. Теперь Шамиль не отвертится. А я здесь, чтобы тебе помочь. Ради этого и больше ничего. Саид сказал, что тебе нужна помощь и раз ты добралась даже до моего мужа, то я тоже не останусь в стороне.

И меня прорывает. Так сильно, так резко, так остро… Истерика накрывает верно и неумолимо, а слёзы вырываются из меня горящей лавой.

Надя крепко обнимает меня, сильно прижимает к своей груди. И я слышу, как гулко и часто бьётся её сердце.

– Я знаю. Слышишь? Знаю, как тебе сейчас плохо. Но всё пройдёт. Рано или поздно обязательно пройдёт. И боль утихнет. Главное для тебя сейчас не сдаться, а пойти до конца. Не жалей его. Нельзя. Так ты превратишься в вечно запуганную жертву. А ты сильная, ты не жертва. Ведь так?

Я часто киваю и продолжаю реветь, словно маленькая девочка. Я вдруг остро осознаю, что влюбилась. Влюбилась в этого подонка и теперь не представляю, как мне дойти до победного. Ну почему? Почему я так поздно опомнилась? Зачем позволила ему пробраться в сердце?

– Кхм, кхм… – слышится вдруг чьё-то тактичное покашливание и мы с Надей, отстранившись друг от друга, поворачиваемся как по команде на следователя.

– Прошу прощения, что без стука. Привычка опера, знаете ли, – усмехается он, но, увидев моё лицо, улыбаться перестаёт.

– Здравствуйте, Виталий Алексеевич, – здороваюсь с Багрянцевым, а Надя встаёт, отодвигает для него стул.

– Вы звонили мне в момент аварии, помните? – спрашивает он меня, осматривая с какой-то жалостью. Вот, Лерка, что ты теперь у мужиков вызываешь. Только жалость и сочувствие. Ну прямо как из дамского романа.

– Да… Помню.

– У вас имеется для меня какая-то информация?

– У нас имеется, – влезает в разговор Надя и я ей за это безумно благодарна. Потому что у меня на Шамиля ничего нет. Кроме покушения на отца, которое ещё надо доказать.

– И что же у вас имеется? – Багрянцев открывает папку, достаёт ручку.

– Несколько местных бандюков были в одной банде с Шамилем. Одного из них он убил на их глазах и это удалось снять на видео. Плюс те его старые грешки… Думаю, вы сможете запереть его в клетке. Тем более с талантливым адвокатом, – это она обо мне. И я снова срываюсь на слёзы. Это слёзы радости и облегчения, но вместе с тем же и отчаяния, потому что мне жаль проклятого подонка. Мне безумно жаль то, что у нас могло быть, окажись он хоть чуточку человечнее.

Зал суда полон народу. Здесь и журналисты, и люди, заинтересовавшиеся громким делом. И я тут. Сижу на скамье свидетеля стараюсь смотреть прямо перед собой, чтобы не взглянуть случайно на него. Я и другие свидетели уже дали свои показания на прошлом слушании, и теперь все ждут приговора.

Присутствует на суде и Хаджиев-старший. Он тоже смотрит прямо, задумавшись о чём-то. Мне всегда казалось, что родители в подобные моменты корят и упрекают себя за то, что не доглядели, не так воспитали, прозевали какой-то момент и теперь чувствуют себя несчастными.

Но Саид Хаджиев не выглядел несчастным. Казалось, ему даже дела нет до того, кто в клетке стоит.

А Шамиль смотрел на меня. Я не видела его, но чувствовала этот взгляд. Ощущала его на своей коже. Казалось, она дымится и плавится, потому что он сейчас думает обо мне. Как и я о нём.

– Хаджиев Шамиль Саидович признан виновным в трёх умышленных убийствах, торговле наркотиками и…

Я дальше не слушаю. Молча выхожу из зала. Правда, у двери останавливаюсь и оглядываюсь на клетку, в которой он стоит, уперевшись жилистыми руками в прутья. Не знаю, кто ему позволил пронести в зал суда беспроводные наушники, но он в них. Слушает музыку, скорее всего.

А я невесело усмехаюсь. Вот он, весь Шамиль. Даже собственный приговор не слушает. Даже сейчас показывает, насколько ему плевать.

Ну как тебе такая многоходовочка, Шам? Мне жаль. Жаль, что всё так вышло. Но ты сам виноват. Будь ты другим, возможно… Хотя нет. В нашем случае всё было предрешено, да?