Пусть правит любовь. Автобиография - Ленни Кравиц

Я не бросал нашу безымянную группу, а всего лишь думал, что, получив работу у New Edition, я придумаю, как смогу совместить эти два дела. Мы с Дэном отправились в Audible Sound, что в Бербанке. Я все еще выглядел как типичный представитель «новой волны»: выпрямленные волосы, убранные в хвост, золотистый цвет которых позеленел.

Я старался изо всех сил, но не получил эту работу. Меня это не удивило. Уверен, что, по их мнению, мой стиль им не подходил. В отличие от Дэна. С его сильным фоновым ритмом и ярким характером его наняли буквально с порога. Едва получив работу, он сознательно взялся за создание неординарного персонажа, которого назвал Зоро. Хоть нам и пришлось искать нового барабанщика, я был рад за брата и вернулся к группе вместе с Рафом и ребятами.

У New Edition был запланирован большой концерт в амфитеатре Universal. Естественно, Зоро получил пропуска для меня и Рокуэлла (также известного как Кеннеди Горди). Во время подготовки к шоу Рокуэлл никак не мог решить, что надеть. Он примерил как минимум четыре разных наряда. Я терял терпение. Мне до смерти хотелось посмотреть на игру Зоро. Хотя Рокуэлл был начинающей звездой – «Somebody’s Watching Me» уже стала хитом, – он не был уверен в своем внешнем виде. Наконец он подобрал удачный ансамбль, и мы отправились в путь.

Это была эпоха нью-джек-свинг, отрывистой стилизованной вариации на тему прямолинейного R&B. Студийные мастера, такие как Тедди Райли, который спродюсирует сольный хит Бобби Брауна «My Prerogative» и «Jam» Майкла Джексона, меняли игру. Джимми Джем и Терри Льюис работали над прорывным альбомом Джанет Джексон Control. Никому не удавалось приручить эти нью-джек-грувы лучше, чем Зоро.

Шоу было сногсшибательным. Когда все закончилось, я взял свой пропуск за кулисы и направился к частному лифту, ведущему вниз, к гримерным. Двери лифта открылись, я шагнул внутрь, и как раз в тот момент, когда они уже закрывались, между ними просунул руку мужчина. Двери снова открылись. Мужчина в строгом костюме с галстуком посторонился и пропустил вперед свою спутницу. Ею была Лиза Боне.

Мое сердце бешено заколотилось. Я не знал, что сказать, но должен был произнести хоть что-то. Я понимал, что эта случайная встреча была моим единственным шансом. Я не мог облажаться.

– У тебя классные волосы, – сказал я ей.

Это звучало так неуместно и глупо, одна из худших фраз в истории плохих фраз. Но именно это я и сказал.

– У тебя тоже, – ответила Лиза с улыбкой. С улыбкой! Лиза Боне мне улыбнулась!

Чуть позже, когда все столпились возле гримерки в ожидании выхода New Edition, я подошел к ней. Я представился как Ромео Блу. Мы тут же спелись. Время остановилось. Не говоря уже о том, что между нами пробежала искра. В моей жизни никогда раньше не было подобных встреч. Мы были словно из одного племени.

Прежде чем разойтись по разным сторонам, я узнал у нее номер телефона.

Мы начали созваниваться и постепенно выстраивать наши отношения по телефону. После долгих съемочных дней на площадке «Косби» мы с ней болтали до поздней ночи. Я знал, что у нее есть парень или парни. У меня была Митци.

Между нами с Лизой были дружеские отношения. Это было возрождение моей прежней модели платонических взаимоотношений с женщинами. Поскольку я был единственным ребенком в семье, братско-сестринские отношения дарили мне чувство комфорта и дружеское общение на протяжении всей моей молодости. В данном случае речь шла о модели «старший брат – младшая сестра»: мне был двадцать один год, Лизе – восемнадцать.

В глубине души я, конечно, помнил тот момент, когда, указав на фотографию Лизы на обложке TV Guide, сказал Элвину Филдсу, что я на ней женюсь. Но это была всего лишь фантазия. На самом деле мне было достаточно просто познакомиться с ней и почувствовать связь между нами. Мне не нужно было давить, и я этого не делал.

Лиза вернулась в студию Kaufman Astoria в Куинсе, где шли съемки «Шоу Косби». Я тоже вернулся в Нью-Йорк, с Митци и группой.

Лиза принимала меня и знала, что я вижу ее такой, какая она есть. В своих нарядах от Нормы Камали и Бетси Джонсон, цилиндрах и психоделических бабушкиных очках она была яркой, тихой и загадочной. Мне нравилось, что она не бреет подмышки. Мне нравилось, что она носила потрепанные старые платья из комиссионных магазинов. Но самое главное – я любил ее разум и дух. Лиза была свободна.

Лиза Боне была одной из самых желанных женщин в мире. Но это не имело для меня никакого значения. Между нами мгновенно установилось мощное взаимопонимание. Тот факт, что каждый из нас состоял в отношениях, только облегчал нашу дружбу.

Митци, казалось, была довольна тем, что мы с Лизой просто друзья. Между мной и Лизой не было той энергии, которая возникает, когда мужчина решает приударить за женщиной или женщина очаровывает мужчину. Несмотря на свой коммерческий успех, душа Лизы была чиста. Она, как и я, приняла идеалы мира и любви более ранней эпохи. Лиза была готова изучать неизведанное. Она была смелой и бесстрашной, но в то же время хрупкой и сильной. Она была бродягой, но в то же время непоколебимой скалой.

Наше межрасовое происхождение (мать Лизы была белой еврейкой, а отец – черным) было еще одной связующей нитью. Мы оба чувствовали себя комфортно в разных культурах. И тот факт, что я вырос в специфической культуре телевидения и ситкомов, помог мне понять, что ей приходится переживать каждый день. Я был не понаслышке знаком с этой сферой и знал, чего она стоит.

Когда Лиза давала интервью репортерам журнала Interview – это произошло всего через несколько месяцев после нашего знакомства, – мы уже были достаточно близки, чтобы она упомянула меня, назвав своим «братом Ромео». Вскоре я изменил свое мнение об этом имени. Потому что, как оказалось, то, что я искал, все это время было рядом.

В Лизе не было фальши. Чем больше я думал о своем вымышленном имени, тем более искусственным оно мне казалось. Я не был Ромео. Я не был Блу. Я не был каким-то вымышленным персонажем. Я был музыкантом, твердо настроенным на то, чтобы быть настоящим. Внезапно стало ясно, что мой псевдоним мешает этому. Это был незрелый «я», который хотел показаться крутым. Но крутость идет изнутри. Ее невозможно подделать. Невозможно дать ей имя и тем самым претворить в жизнь. Ее нужно вырастить органическим путем.

Я много вложил в Ромео Блу. Я воспринимал его как альтер эго, без каких-либо из тех проблем, с которыми сталкивался Ленни. Когда мне в голову впервые пришла эта новая личность, я обрел уверенность. Но теперь она начала казаться фальшивкой. Время Ромео Блу вышло.

Но какое имя займет его место?

Сначала я думал впасть в другую крайность и назваться Леонардом Кравицким (это настоящая фамилия моего дедушки до того, как он ступил на землю острова Эллис). Я даже заказал визитки с этим именем. Однако, глядя на них, я думал, что это имя звучит как-то слишком классически, как Игорь Стравинский.