Светские манеры - Рене Розен

– Извини, – покачала она головой. – Настроение поганое.

– Опять поругалась с Вилли?

– Нет, опять не поругалась. – Хотя в последнее время с мужем они ссорились чаще, чем обычно. С тех пор, как Вилли связался с Оливером Бельмоном. Тот недавно развелся с Сарой Свон Уайтинг, причем всего через год после женитьбы. Говорили, что он бросил ее в Париже и сошелся с какой-то танцовщицей или певичкой, Альва точно не помнила. – Нет, дело не в Вилли, – продолжила она, наблюдая, как Джеремайя аккуратно скручивает сигарету. – Это все из-за той женщины.

– Боже мой. Я так понимаю, речь идет о миссис Астор? – рассмеялся он, подсыпав табаку на край папиросной бумаги.

– Я просто в бешенстве. Поверить не могу, что она не пригласила меня на свой бал. Опять.

– Почему ты уверена, что не пригласила?

– Приглашения уже разосланы сегодня утром. Доставлены курьерами.

– Уй! – Он скорчил гримасу.

Джеремайя видел, что Альва не оценила его попытки поднять ей настроение.

– Ну что ж, – произнес он, протягивая ей сигарету, – ты, конечно, молодец, подобралась к самым границам высшего света, но, приходится признать, – он чиркнул спичной, – аристократическая элита всегда будет смотреть на вас свысока, как на нуворишей. – Он помолчал, пока Альва прикуривала. – Только помни: не вдыхать.

Но она все равно вдохнула и тут же закашлялась, выпустив облако дыма.

– На, запей. – Джеремайя протянул ей бокал с виски.

– Ты что – убить меня хочешь? – Альва отпихнула бокал, давясь от дыма. На глазах выступили слезы.

– От этого… – он опрокинул в себя виски, – …еще никто не умирал.

Альва еще несколько раз кашлянула, отерла слезы и наконец-то пришла в себя.

– Эта женщина отрезала мне путь в Музыкальную академию и…

– И на «балы избранных», – добавил Джеремайя, словно Альва нуждалась в подсказке.

Она кипела от негодования, а он скрутил для себя еще одну сигарету, закурил и откинулся в кресле, выпустив в потолок облако дыма.

– Но что ты можешь сделать? – рассудил Джеремайя, Он положил нога на ногу и принялся покачивать ею, болтая атласным шлепанцем. – Ты же понимаешь, она никогда не допустит тебя в светское общество.

– Это ты так думаешь. Ты даже представить себе не можешь, на что готовы пойти эти снобы, лишь бы получить приглашение на мой бал.

Каролина

Еще менее двенадцати часов назад городской особняк Каролины был полон гостей: на ее ежегодном балу собрались около 400 персон; они общались, танцевали, ужинали. Торжество затянулось допоздна; последние из гостей садились в экипажи уже на рассвете.

Каролина, лежа в постели, с удивлением увидела, что на часах без четверти два. Она не могла вспомнить, когда в последний раз просыпалась позже полудня. Обычно она вставала в половине девятого, как бы поздно накануне ни закончился бал. Каролина гордилась тем, что принадлежит к числу немногих людей, которым требуется всего четыре часа сна, будто это являлось признаком силы и выносливости.

Но в тот зябкий январский день она чувствовала себя разбитой, тело словно одеревенело, в висках пульсировала боль. Теперь-то какой смысл одеваться? Даже отсюда, из спальни, она слышала, как суетятся слуги: расставляют по местам мебель, подметают. Она живо представила себе, как внизу, на кухне, моют и вытирают фарфоровую и стеклянную посуду, убирают ее в шкафы. Кто-то, должно быть, снимает гирлянды, упаковывает цветы, которые пойдут на выброс. Жаль. Но она ненавидела увядающие цветы. Обвисшие лепестки навевали тоску, а сегодня тоска была невыносима.

Раньше после бала она обычно испытывала удовлетворение, но сегодня ее глодало разочарование. Уолдорф с супругой вели себя так, словно сделали ей одолжение, почтив своим присутствием ее бал. И уехали они в числе первых, около трех часов ночи. Слава богу, у всех хватило такта не спрашивать ее, где Уильям. Теперь он нечасто присутствовал на ее приемах, и Каролина не могла решить, удручает ее это или радует. Ей не нужно, чтобы он устраивал пьяные сцены, но тем не менее она хотела бы знать, где он был, с кем, сумел ли минувшей ночью добраться до дома. Она отогнала от себя эти мысли, подумав, это Томас, наверно, велел слугам поменьше шуметь, дабы не тревожить госпожу. Он всегда старался оберегать ее покой. Ах, если б о ней так же заботился Уильям! Печально, что дворецкий волнуется о ней больше, чем ее собственный муж.

Она думала об Уильяме, но понимала, что на самом деле ее беспокоит иное. Бал прошел с большим успехом, как и все ее балы последних десяти лет. Но вот настроение на этот раз было немного другое, и этого нельзя было отрицать. Приветствуя гостей с верхней площадки лестницы, где она сидела под собственным портретом в шесть футов высотой, Каролина чувствовала, что ее ежегодный большой прием находится в тени предстоящего костюмированного бала, который Альва Вандербильт планировала устроить в конце марта.

Каролина намеренно не включила Альву в список приглашенных на вчерашний бал, однако незримое присутствие этой выскочки постоянно ощущалось. Вообще-то в последнее время Альва беспрерывно вторгалась в жизнь Каролины. Всю ночь она слышала, как гости увлеченно обсуждали предстоящий бал-маскарад Альвы Вандербильт в Petit Chateau[26]. Надо же, Petit Chateau. Никто не дает названия своим городским особнякам. Никто. Это просто не принято.

Бал состоится через два месяца, а уже все только и говорили что о почетной гостье – виконтессе Мандевиль, Каролину возмущало посягательство на ее права, и ажиотаж вокруг бала Вандербильтов выводил ее из равновесия. «Нью-Йорк таймс» уже назвал предстоящий маскарад «самым ожидаемым балом сезона». Раньше в этой газете так писали о балах Каролины. «Ну и пусть», – решила она про себя. Ведь она по-прежнему предводительница светского общества, и на приеме Альвы Вандербильт ноги ее не будет.

* * *

Чуть позже Каролина села за туалетный столик. Ее черный парик «Помпадур», в котором она была на вчерашнем балу, висел на подставке. Глядя в зеркало, она отметила, что волосы ее сильно поседели и заметно поредели. Камеристка ей об этом не говорила, но Каролина и сама видела, что на макушке у нее появилась пролысина, пока еще маленькая, размером с монету, но она постепенно становилась все больше. На первых порах Каролина обходилась шляпами и капорами, но в конце концов стало ясно, что единственное спасение – это парик. Вернее, парики. Теперь у нее был отдельный шкаф, в котором хранились парики различных оттенков коричневого и черного, имитирующие разные виды причесок. Проблему плохого состояния волос Каролины они с камеристкой решали без лишних слов и обсуждений.

Кончиками пальцев она потрогала макушку: да, лысина постоянно увеличивается. Наконец ей надоело смотреть на свои тусклые волосы, и она взяла парик. Только успела надеть его, как в дверях появилась Кэрри. Глядя на отражение дочери в зеркале, Каролина сразу поняла, что с ней приключилась какая-то беда.