Побег с "оборотнем" - Фридрих Незнанский

Они выбрались из кустов и медленно двинулись через поляну к хутору. Глухое ворчание со стороны строений должно было послужить сигналом к опасности. Турецкий сбавил ход, засомневался, но Валюша все тянула и тянула.

— Не трусь, Турецкий, это собака, она привязана…

Рычание становилось угрожающим. И вдруг огромная тень перемахнула через невысокую изгородь! Помчалась наперерез! Собака — невероятных размеров зверюга — оказалась не привязана! Ойкнула Валюша, резко встала. Псина неслась гигантскими скачками, безумные глаза сверкали в темноте.

— Бежим! — гаркнул Турецкий.

Они помчались обратно к лесу. Но времени убраться уже не оставалось. Собака догоняла, рычала, как настоящий лев. Валюша споткнулась, упала лицом в землю. Турецкий поздно это обнаружил, а когда обернулся, его пронзил махровый ужас. Не за себя — за девочку. Волосы дыбом встали. Она пыталась подняться, плакала, умоляла, а псина уже летела на нее, прыгнула на спину, вцепилась зубами в куртку, стала рвать ее в клочья… Он силился вытащить пистолет, тот зацепился мушкой за какую-то прореху в кармане, он рвал его вместе с мясом, ревел от отчаяния. Выдрал, помчался обратно, что-то кричал, размахивал пистолетом. Начал целиться, но выстрелить не решался — слишком велик был риск подстрелить девчонку. Она сжалась в комочек, закрыла голову руками, только повизгивала от страха. Он начал прыгать вокруг этого рычащего клубка. Псина подняла голову, взревела, оскалилась. Напряглась, чтобы прыгнуть. Глаза горели в темноте «божественным» красным огнем. Сущая собака Баскервилей… Она прыгнула, упруго оттолкнувшись сильными лапами от Валюши. Турецкий надавил на спуск. Оглушительно грохнуло, пороховая гарь шибанула в нос. Жалобный скулеж, собака рухнула в траву, задергала лапой. Он бросился к Валюше. Та ревела в полный голос, тряслась. Он помог ей подняться.

— Ты в порядке?

— Господи, что это было, Турецкий? — она с трудом выискивала слова. — Я чуть не обделалась от страха. Зачем она так?.. А как же человек собаке друг?..

— А примерно так же, как человек человеку брат… — он ощупывал ее спину. Крови, кажется, не было, он почувствовал бы липкое. — Пошли, Валюша, пошли отсюда быстрее…

Звук выстрела не остался без внимания. Хлопнуло окно, что-то злобное выкрикнул мужчина. Загремела цепь — еще один монстр перемахнул через изгородь! Турецкий с Валюшей уже бежали к лесу. Она влетела в кусты, а он задержался, стал стрелять. Оглушительный треск вспарывал ночную тишину. Он высадил все оставшиеся пули. Кажется, не попал, но боевой настрой очередного «друга человека» существенно подорвал. Собака заметалась по поляне, отрывисто гавкая, а он вломился в кусты. Упал, поднялся, налетел на дерево…

— Ты где, Валюша?

— Я здесь, Турецкий… — бледная тень вынырнула из-за ствола, прижалась к нему. Он схватил ее за руку, поволок в чащу…

* * *

Собака не погналась за ними, но еще долго они не могли остановиться. Пещерная жуть гнала в глухие дебри, под каждым кустом мерещились воспаленные глаза монстра, клацали клыки, способные без усилий прокусить горло. В каком-то овраге они передохнули, он включил зажигалку, снова принялся в мерклом свете обшаривать девчонку. Она скулила, но не от боли — от страха. Псина выдрала из куртки хороший клок материи, до тела не достала. Он тщательно все проверил, вздохнул с облегчением.

— Хорошая вентиляция, — пошутил он, похлопав девчонку по плечу. Она икнула.

— О, господи, я была на волосок от гибели. Знаешь, Турецкий, я это наше приключение, похоже, надолго запомню… И тебя запомню…

Она свернулась в комочек, мелко дрожала.

— Э, так не пойдет, — спохватился он, — вставай с земли. Не хватало нам еще к утру обзавестись двусторонним воспалением легких.

Незадолго до полуночи они выбрались из леса и с интересом уставились на раскинувшуюся в низине деревню. Вернее, это делал только Турецкий, а Валюша дремала, прижавшись к его боку. Горбатые крыши, словно спящие верблюды, очерчивались в ночной хмари. Это не Тасино — в Тасине, насколько он помнил, не было речушки, а здесь имелась довольно энергичная «переплюйка», снабженная мостиком. Они утонули в высокой траве, через несколько минут вышли на грунтовку, а оттуда уже и до мостика было рукой подать. Истертые бревна скрипели под ногами. Валюша проснулась, тревожно завертела головой.

— Учти, Турецкий, если на нас и здесь собака покусится, я точно не переживу.

— Мы оба не переживем, — «успокоил» он, — поскольку патроны у нас благополучно кончились.

— На, держи, — она подняла с земли увесистую палку и сунула ему в руку. — Если что, отмахивайся.

Деревня спала, ни в одном из окон не горел свет. В сельской местности люди рано ложатся и рано встают. В глубине дворов монотонно тявкала собака — судя по тембру, отнюдь не детище сэра Баскервилля. Он чувствовал, как Валюша напряглась, тяжело задышала. Похоже, аллергией на четвероногих она обзавелась до конца жизни. Соваться в деревню было глупо. Они свернули за мостом, спустились на едва заметную в лунном свете тропинку вдоль берега. Молча шли, по мере сил помогая друг другу не сорваться с обрыва в воду.

— Может, сполоснемся? — она остановилась возле крохотной бухточки, заваленной камнями, уставилась на лунную дорожку, разрезающую водную гладь.

— Не будем, — возразил он. — Во-первых, не забывай о воспалении легких, во-вторых, это небезопасно, в-третьих, это не самое важное, что нам предстоит. Двигай, девчонка, нам нужно где-нибудь упасть.

Они обошли деревню — она оказалась не такой уж растянутой. Крайний дом на околице выглядел заброшенным. Покосившаяся, заросшая сорьем крыша, неухоженное подворье. Они подкрались со стороны огорода, окопались в силосной яме, источающей пронзительный аромат гнили, долго лежали, слушая и всматриваясь. Судя по всему, здесь не жили. Ни людей, ни собак, ни прочей животины.

— Посиди-ка тут, я схожу на разведку. — Он покинул яму, шмыгнул за сарай. Крадучись, добрался до двора, поводил ушами. Забираться в дом, видимо, опасно. В глубине двора он различил пристройку к амбару, похожую на сеновал. Подкрался поближе, придирчиво осмотрел конструкцию из двух ярусов. Наверху определенно был сеновал — пахло прело, горьковато. Нижний ярус ограничивали две дощатые стены, между ними было сквозное пространство. Приставная лестница вела наверх. Он попробовал ее на прочность, осторожно вскарабкался. На сеновале было сухо, пахло полынью. Замкнутое со всех сторон пространство, имелись два квадратных отверстия (язык бы не повернулся назвать их окнами) — одно выходило во двор, другое на околицу. Травы здесь было не так уж много, но вполне достаточно, чтобы два человека не отлежали себе бока. Довольный увиденным, он хотел было спуститься, чтобы позвать Валюшу, но она уже была здесь, карабкалась по лестнице, недовольно урча.

— Спасибо, Турецкий, за предстоящую романтическую ночь на сеновале. Чего-то более приличного ты найти, конечно, не мог? Окончательно решил меня домучить? Может, в дом пойдем?

— Полезай в траву, Валюша, постарайся уснуть. Здесь не холодно. Не надо нам встречаться с Людьми. Сердцем чувствую, что не надо…