Время дракона - Светлана Сергеевна Лыжина

решение султаном уже принято, потому что в Азии вспыхнул мятеж. Сын василевса не знал этих обстоятельств, поскольку турецкие посланцы ничего такого не говорили - они уверяли, что дело греков пропащее - а вот я сказал, что осаждённые сейчас могут заключить мир на очень выгодных условиях.

Услышав это, Влад осторожно спросил:

- Отец, а сын василевса похвалил тебя за сведения, которые ты принёс?

- Да, - тихо посмеялся родитель, - он меня похвалил. Наконец, хоть кто-то меня похвалил. Сын василевса даже хотел обняться со мной на радостях, но вспомнил о степенности, которую должен был сохранять, и сказал, что надо сию же минуту сообщить радостную весть "больному". Вот тогда я и увидел старого греческого государя. Он находился в одной из дальних комнат. Лежал пластом на кровати и не двигался. Вернее, правая половина тела совсем не шевелилась, а левая рука иногда приподымалась.

- А он мог говорить? - спросили сыновья.

- Его слов я не слышал...

Сказав это, отец задумался на секунду и вдруг погрузился в воспоминания с головой. Пожалуй, он никогда раньше не рассказывал ни об одном случае из своей жизни так подробно. Повествователь всё говорил и говорил. Обычно он через каждые несколько мгновений оглядывал слушателей, проверяя, интересно им или нет, а тут вдруг его взгляд устремился куда-то внутрь, вглубь памяти:

- Мне тогда подумалось, что в комнате у больного очень спокойно, - произнёс отец. - Там были широкие окна. Они смотрели в сад. Щебетали птицы, звуки города в комнату не доходили, а у василевса в изголовье кровати стояла клетка с ещё одной птицей. Как называлась та птица, я не знаю. У неё были очень яркие разноцветные перья и большой клюв, загнутый книзу. Она верещала без конца. Думаю, если б султан тогда велел палить из пушек, она своим резким криком заглушила бы даже этот грохот. Может, потому её и поставили возле кровати? В той комнате легко получалось забыть, что идёт война. Напоминал о войне только вид самого василевса. Старик ведь заболел из-за войны. Наверное, ему очень тяжко приходилось, потому что как бы его ни ограждали от волнений, он сам себе своей болезнью то и дело напоминал, что город осаждён. Сын василевса подошёл к кровати и помог отцу повернуть голову так, чтоб тот меня увидел. Я поклонился в пояс, а сын василевса что-то долго говорил. Вдруг больной государь улыбнулся левой половиной рта, и из глаз потекли слёзы. А мне стало совестно. Я ведь поначалу обманывал этих несчастных людей - под видом посланца проник в город. Пусть я солгал им в малости, но солгал же! И не находил себе извинений даже в том, что принёс радостную весть. Только что я уверял, дескать, султан готовится уйти от стен города. Уверяя, я и сам был уверен, но вдруг засомневался. Что если турецкий правитель из-за моего поступка разгневается, решит задержаться и предпримет ещё один штурм напоследок? "Это ведь возможно, - думал я. - Недавно был упорный штурм Ворот святого Романа, и греки отбились из последних сил. Вдруг из-за меня и моей лжи город падёт?" К счастью, Господь сделал так, что ободряющие вести, которые я принёс грекам, подтвердились.

- А старый василевс выздоровел? - спросил малолетний Мирча.

- Как я слышал, да, - ответил рассказчик. - Он кое-как оправился после удара и прожил ещё несколько лет. Я этого не видел, потому что никогда больше не доводилось мне посещать Константинополис. Я провёл там недели две, присутствовал в Святой Софии на торжественной службе в честь праздника Рождества Пречистой Девы, а затем греки посадили меня и моих спутников на торговый корабль, который следовал вдоль морского побережья к устью Дуная. К концу сентября я был почти дома.

- А мама что сказала, когда ты приехал? А мама что? - опять спросил бойкий Мирча, а за ним и Влад.

- Она ничего не сказала. Глаза раскрыла, а рот раскрыть не могла, - засмеялся отец.

- А почему не могла? - удивились дети.

- Не знаю, почему, - ответил родитель, но по веселью в голосе было понятно - на самом деле знает.

Между тем, рассказчик, продолжая изображать незнание, пожал плечами, повернулся к жене и спросил с шутливой строгостью:

- Почему ты, когда я приехал, ни слова не произнесла?

Мать, поддерживая эту шутку, виновато потупилась:

- А я не знала, что сказать. Если бы знала, то обязательно сказала бы, - затем она подняла голову, расправила плечи и сбросила с себя виноватый вид, словно накидку.

Теперь мать выглядела так, как будто стремится куда-то вперёд, хоть и сидела на месте ровно, никуда не наклоняясь:

- Два с половиной года не было вестей, - глядя на сыновей, произнесла она. - И вот однажды днём слышу стук в ворота. Я, как обычно, поспешила открыть. Вдруг чувствую - что-то такое долгожданное сейчас случится. Думаю: "Наверное, весть из турецких земель пришла". Открываю, а там не весть - там ваш отец перед порогом стоит. Увидел меня, начал улыбаться, говорит: "Васка, я домой вернулся".

Отец пояснил:

- Я, по правде говоря, не надеялся застать её в Тырговиште. Думал, уехала обратно в Молдавскую землю, где по-прежнему правил государь Александру. Так я полагал, поэтому заглянул на свой двор в Тырговиште больше для проверки, а оказалось - никто никуда не уехал. Мне радостно стало, говорю: "Васка, я домой вернулся". А она смотрит во все глаза, руки развела, вроде как обнять собирается, но тут ноги у неё подогнулись - где стояла, там и села. И смотрит опять во все глаза. Тут пробрал меня смех. Ваша мама тоже засмеялась. И продолжали мы смеяться, когда я поднимал её. С тех пор завёлся у нас обычай - если уезжаю я надолго, то по возвращении сперва должен прислать вперёд себя гонца. Так вашей маме будет спокойнее...

- Отец, а куда делись твои сотоварищи, с которыми ты на корабле плыл? - спросил малолетний Мирча.

- По домам разошлись, - просто ответил родитель. - Они ведь тоже своих жён долго не видели. Соскучились.

Дети, наконец, поняли и больше не задавали глупых вопросов. Куда уж понятнее! Если слуги, которые день и ночь должны заботиться о господине, забыли об обязанностях и убежали к своим жёнам, то получается - мужей и жён связывает друг с другом большая сила. Именно