Три сестры, три королевы - Филиппа Грегори

В конце концов высоко на холме перед нами мы видим несколько огней.

– Это Стерлинг, ваше величество. – Знаменосец придерживает поводья, чтобы оповестить меня об этом. Лошади настораживают уши и идут быстрее: они уже знают, что впереди их ждут стойла с приготовленным сеном и чистой водой.

Я возношу небесам молитву о том, чтобы на пути к Стерлингу нас не поджидала засада, чтобы Томасу Говарду не удалось каким-то чудом совершить немыслимый бросок и оказаться там раньше нас. Мы идем туда в поисках убежища, но можем найти смертельный бой.

Вдоль дороги, по которой мы поднимаемся к городку, сгущаются тени. Вечерние колокола уже отзвучали, и ворота были уже заперты. Трубачи играют королевское оповещение, и нам приходится подождать, пока стража у ворот отпирает тяжелые запоры. Наконец массивные ворота распахивается, и мы въезжаем внутрь.

Жители городка выходят мне навстречу, снимая шляпы и кланяясь. Кто-то дрожит в легких курточках, кто-то утирает рот, оторвавшись от ужина.

– Ваше величество, – приветствуют они меня, словно я все еще великая королева Шотландии, жена мужа, отправившегося на победоносную войну.

Я делаю усталый жест, который говорит сразу обо всем: о нашем поражении, о смерти Якова, о конце всего привычного.

– Вот ваш король, – говорю я, показывая на маленького мальчика, уснувшего в седле, в руках своего хранителя. – Король Яков V.

Они тут же понимают, что отец этого мальчика мертв, и тяжело опускаются перед ним на холодную мостовую. Их головы опущены, но я вижу, как один прикрывает глаза руками, чтобы не было видно, что он плачет, другой прижал к лицу шапку.

Со времени начала войны Стерлинг не слышал новостей. Сюда доходили только слухи, и ни один из солдат еще не возвращался сюда. Дезертиры, успевшие уйти с поля боя до начала битвы, явно держали свою трусость в тайне, но сюда, далеко на север, никто из них еще не добирался. Поэтому сейчас везде распахивались окна и двери, люди высыпали на улицу, надеясь на то, что до Стерлинга добрался победоносный кортеж и я приехала, чтобы сообщить им, что их король уже на полпути к Лондону и его армия становится богаче день ото дня. Но увидев мое лицо, заметив, что я не улыбаюсь и не раздаю приветствия, они стихают и останавливаются.

Внезапно кто-то кричит:

– Что с королем?

– Король умер, – громко отвечаю я. – Да здравствует король!

Я вижу, как понимание тяжело оседает на их лицах. Мужчины снимают шапки, женщины прижимают к лицам платки и руки.

– Да здравствует король, – тихо отвечают они, почти шепотом, словно не решаясь произнести это громко. Они потеряли величайшего короля-воина в истории Шотландии. Они потеряли короля – музыканта, лекаря, строителя, изобретателя, учителя, ружейника, поэта, кораблестроителя и истинно верующего христианина, пекущегося не только о своей душе, но и о душе своего народа. От них ушел великий правитель и лучший из мужчин. Его камзол и знамена были отправлены во Францию, тело – на юг. А вместо него я предлагаю его народу беспомощного ребенка, в то время когда враг уже стоит у ворот. Но они шлют мне воздушные поцелуи, словно благословляя и призывая ко мне помощь небес. Я же мрачно смотрю на них и думаю, что не справлюсь с доставшимся мне бременем.

Я селюсь в своих чудесных комнатах в Стерлинге и отправляю семьям великих лордов приглашения на коронацию Якова. Большая половина лордов Якова погибла вместе с ним, а из оставшихся многие не отвечают на приглашение. Во всем королевстве осталось только пятнадцать лордов. Мы потеряли половину целого поколения мужчин. Однако семьи все же прислали ко мне сыновей, которые оказались слишком юны для участия в битвах, и стариков, оплакивавших уход своих сыновей. Со всех уголков королевства собирались они, чтобы принести присягу новому королю.

Моему сыну еще нет и двух лет, он все еще ребенок, но судьба уже возложила на него свою тяжелую длань. Он сидит на коленях у своей гувернантки, которая аккуратно раскрывает льняную рубашечку под золотой верхней рубашкой, и епископы наносят освященное масло на его маленькую грудь. От удивления он издает тихий звук и вопросительно смотрит на меня:

– Мама?

В ответ я киваю ему, словно говоря, что он должен сидеть спокойно и не плакать. Они смыкают маленькие пальцы на ручке скипетра, словно вручая ему бразды правления, и держат над его головой корону. Он с интересом наблюдает за происходящим, и только когда трубачи взрываются громкими звуками, его губы вздрагивают и он отворачивается.

– Да здравствует король! – восклицает епископ, но собравшаяся на коронации публика отвечает ему полным молчанием. Что-то пошло ужасно не так, они же должны кричать в ответ! Меня охватывает ужас от этого повисшего молчания. Что это значит? Они не принимают его? Они отказываются присягать ему? Неужели они втайне решили сдаться англичанам и сюда пришли, чтобы молчанием бойкотировать присягу Якову? В страхе я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на молчаливо стоящих позади меня лордов, выстроившихся в порядке старшинства. Все бледные лица подняты к тому месту, где епископ благословил Якова. И вдруг, один за другим, они начинают произносить «Да здравствует король!», только их слова звучат не как торжественные восклицания, а как выражение скорби. Их голоса охрипли от горя. Кто-то всхлипывает, кто-то утирает слезы.

– Да здравствует король, – тихо произносят они. – Да благословит его Господь, – говорят они, и кто-то из них добавляет: – Да воздаст Он ему по заслугам.

И я понимаю, что они думают не о моем сыне и о страшном бремени, которое падает на его плечи, а о моем муже, Якове, убитом короле.

Я пишу брату, который широко празднует свой военный триумф во Франции. Я окунаю кончик своего пера в мед и умоляю его отозвать Томаса Говарда в Лондон и не приказывать ему входить глубоко в Шотландию. Я рассказываю о том, что мой сын еще так мал и слаб, а Шотландия погружена в хаос и отчаяние. Я молю его не забывать о том, что я – его сестра и что наш отец желал бы, чтобы он меня защищал, особенно в такой сложной ситуации. Я напоминаю о том, что я – символ мира между Англией и Шотландией и что я сокрушена тем, что наши королевства сейчас воюют.

Стиснув зубы, я беру второй лист бумаги и пишу Екатерине, регенту Англии и создательнице моего персонального ада. Как бы мне хотелось написать ей правду: что я ненавижу ее, что виню ее в смерти Артура, что не сомневаюсь в том, что она пыталась соблазнить моего отца, что знаю, что она подмяла под себя моего младшего брата и настроила его против меня. Это она виновата в том, что Англия теперь воюет с Францией и Шотландией, это из-за нее погиб мой муж. Она – враг моему счастью и покою, как и моему королевству.

Но тут дверь в мои покои открывается и входит одна из моих фрейлин. Она склоняется к моему стулу и шепчет мне на ухо:

– К вам пришел человек, один из слуг покойного короля. Он прибыл из Берика.