Дело Николя Ле Флока - Жан-Франсуа Паро

— Тогда давайте по порядку.

— Я выяснил имя нотариуса госпожи де Ластерье. Как вы и предполагали, он живет хотя и не в ее квартале, но поблизости. Это мэтр Тифен с улицы Арп, его дом стоит как раз напротив улицы Персе. Когда я предъявил ему приказ подвергнуть его допросу, он согласился вручить мне хранившееся в одном из многочисленных ящичков собственноручное завещание вашей подруги, согласно которому вы являетесь законным ее наследником.

Он взглянул на Николя, удрученно взиравшего в пол.

— Но это еще не самое плохое, есть новости и похуже! Завещание составлено за три дня до смерти.

— Где и как? Она сама пришла к нотариусу? Или пригласила его к себе на улицу Верней? И в каком состоянии была печать?

— Хорошие вопросы! Она никуда не ходила, свидетелей нет, а завещание доставил в контору неизвестный посыльный.

— А подпись?

— Их несколько, и все они, похоже, подлинные; во всяком случае, так утверждает эксперт из Дворца правосудия; красная печать тоже нетронута. Вы не хуже меня знаете, как легко ошибиться, когда речь идет о почерке. Честно говоря, никогда нельзя быть полностью уверенным. Возможно, документ подлинный, но не исключено, что и подложный. Во втором случае подозрения надают на вас, ибо вам это выгодно… Впрочем, в первом тоже.

Николя размышлял.

— Одной только подлинной подписи недостаточно, — произнес он. — Весь документ должен быть написан рукой завещателя, равно как и проставлена дата. Эти три условия требуются для признания завещания законным. В Парижский кутюм 1581 года Парижский парламент сумел внести ряд изменений и уничтожить прерогативы королевских нотариусов составлять данного рода документы. Во всяком случае, дорогой мой Пьер, я советую вам вплотную заняться этим нотариусом, чье имя я, давний парижанин, сегодня слышу впервые.

— Вы правильно определили уязвимое место, — ответил инспектор. — Этот Тифен только что принят в Гильдию нотариусов, и все до сих пор пребывают в удивлении, как ему удалось собрать необходимую сумму для покупки этой должности, внезапно оставленной семьей, владевшей ею на протяжении нескольких веков. Случаи оставления должности крайне редки, и в основном происходят по причине матримониальных союзов. Состоять в Гильдии нотариусов — нелегкий труд, требующий немалой житейской сметки. Но откуда вам это известно?

— Вы забываете, что когда-то меня прочили в нотариусы, и я работал помощником нотариуса в Ренне, пока меня не отправили в Париж.

Они расхохотались, и Бурдо спросил:

— Что вы мне в таком случае посоветуете?

— Хорошо бы поговорить с мэтром Бонтаном, деканом Гильдии нотариусов; он наверняка что-нибудь знает об этом Тифене. Мы устроим с ним встречу через Ноблекура; они одного возраста и, насколько мне известно, добрые друзья. А что за анонимное письмо, о котором вы мне говорили?

Бурдо открыл реестр и извлек грязный клочок бумаги, испещренный печатными буквами.

— Этот листок обнаружили в карете господина де Сартина. Написано печатными буквами, измененным почерком, на обычной бумаге, обычными чернилами. Ничего, за что можно зацепиться.

И он прочел послание вслух.

«Спросите у Николя Ле Флока, что он бросил в реку на углу моста Руаяль, напротив улицы Бон, в ночь с 6 на 7 января 1774 года. И да свершится правосудие!»

— Записка не имеет никакого смысла, — произнес Николя, чувствуя, как бодрое настроение, посетившее его сегодня утром, окончательно испарилось. — Какой злодей ополчился на меня, на каком основании? Убийство Жюли, происшествия, о которых я пока не могу вам рассказать, завещание… Когда наступит конец всем этим тайнам?

— Когда мы арестуем виновного или виновных. Относительно виновных мне пришла в голову одна мысль. Во время вашего отсутствия господин де Сартин приказал мне отправиться вместо него на демонстрацию опыта, показанного неким изобретателем перед комиссией из Академии наук.

— А какое отношение имеет этот опыт к нашему делу?

— Сейчас поймете. Речь идет о новом механизме, с помощью которого, как утверждает изобретатель, можно оставаться под водой целый час, не поднимаясь наверх, чтобы подышать. Он утверждает, что может опуститься на глубину тридцать футов. Вы следите за моей мыслью? Сена не слишком глубока. Я опережаю ваш вопрос: мы уже прошлись драгами по дну, но безрезультатно. Полагаю, можно попросить провести эксперимент у моста Руаяль, и сделать это через два дня, то есть 20 января.

— Мне нравится ваша оригинальная идея, я хотел бы присутствовать при этом опыте.

— Нет ничего проще. Сартин, с согласия Его Величества, разрешил вам сопровождать меня во время следствия по нашему делу, и без маскарада, хотя карнавал уже не за горами.

— А что в-третьих? — вздохнул Николя.

Бурдо протянул ему листок бумаги, испещренный мелким, словно следы мушиных лапок, почерком судебного писаря.

— Это протокол допроса Казимира, чернокожего раба госпожи де Ластерье.

Николя со вздохом покачал головой.

— За рабами не признают прав свободных людей, зато с легким сердцем отправляют их на пытку, где они испытывают те же страдания, что и их хозяева. Только под пыткой их слушают, и слова их значат столько же, сколько слова их хозяев!

— Так говорит ваше доброе сердце, — произнес Бурдо, — и я полностью разделяю ваше мнение. Кстати, в этом деле нам пока удается не упоминать вашего имени. Но Казимир — иное дело. Кто-то сообщил о расследовании секретарю министра морского флота. Вокруг все строят догадки и требуют пролить свет на преступление, совершенное с неимоверной жестокостью. Подумать только, вдова интенданта финансов морского флота, белая женщина, — и убита рабом-негром! Да еще во Франции! Что начнется в колониях, если слух об этом придет туда раньше успокоительной новости о неизбежном и немедленном наказании? На Сартина оказывают давление, хотя вам прекрасно известны его взгляды и на рабство, и на применение пыток.

— О! Полагаю, он уступил, лишь бы отделаться от этой камарильи!

— Совершенно верно, он так и сделал, дав Сансону указания не усердствовать. Вы знаете, насколько гуманным может быть наш друг, а тут он даже перевыполнил указания Сартина, разыграв спектакль пыток, чтобы убедить подследственного сказать правду. Разумеется, он не намеревался замучить его до такой степени, чтобы тот начал нести любую околесицу, лишь бы прекратить страдания. Орудия пыток производят сильное впечатление, их вид сломил сопротивление несчастного раба, очутившегося за тысячу лье от своего родного острова и обвиненного в ужасном преступлении.

Николя взял протокол и стал читать его вслух.

— «В год 1774-й, пятнадцатого января, в королевской тюрьме Шатле, мы, Пьер Бурдо, инспектор полиции, по специальному поручению господина начальника уголовной полиции и в присутствии…»

— Пропускайте начало, — прервал его Бурдо, — он повторил все, слово в слово, что говорил прежде. Я подчеркнул свинцовым карандашом строки, где появляется кое-что новенькое.