Дело о бюловском звере - Юлия Нелидова

— Эх, Иван Несторович, — улыбнулась таинственная девушка-видение. — Что же вы с рукой сделали? Что же себя не бережете? Я вам тут мазь волшебную принесла. Вот намажу — вмиг все заживет.

Иноземцев глядел на нее, хлопал глазами и сказать в ответ ничего не мог. Вроде сидит рядом, живая, держит за руку. Кожей Иноземцев всецело ощущает горячие прикосновения, в комнате — аромат знакомого до болезненного томления цеструм элеганс. Но из-за сонного оцепенения и пальцем пошевелить не выходило.

— Вот и готово, — погладила повязку, полюбовалась на собственное творение. — Вы спите, спите, не буду мешать.

Поднялась и повернулась к окну, за ней хвостиком последовала гиена. У шкафа Ульяна обернула лицо, поглядела с минуту, поулыбалась и исчезла.

Утром Иноземцев проснулся поздно. День был, видно, как и вчера, серым, дождь порывами ветра врывался в оконную раму. Невозможно определить который час. Хронометр показывал три часа пополудни.

— Все! — пришел в ужас ординатор. — Можно в больницу и не ходить. Троянов, скорее всего, велит меня рассчитать.

Взгляд упал на руку. Предплечье алело по-прежнему безобразной раной. Все вроде как и должно быть — вчера бинты мокрые снял, не обработав рану, так спать и завалился.

Но ведь ночью являлась Ульянушка!

Она руку бинтовала, Иноземцев хорошо помнил. И гиена у оборок юбки вилась. Как же, проклятущая, она сюда попала? Как вошла? Что же это ночью доктор никак не сообразит изловить негодницу?

Иноземцев еще раз посмотрел на руку.

Тут его осенило. Неприятно осенило, он даже присел. Нет повязки — не было и Ульянушки.

«Выдумал я ее», — пронеслось в голове.

Будучи врачом, он прекрасно знал, каким манером люди с ума сходят, получая мозговую горячку, как тонка грань меж реальностью и выдумкой, перейдя ее, можно и не заметить. Глядь, и ты уже в отделении призрения умалишенных, смотришь на больничный двор сквозь зарешеченное оконце.

Сердце Иноземцева ответило бешеной барабанной дробью. И до того вдруг себя жалко стало, хоть реви. Захотелось отравиться. Прийти в больницу, выписать аконитину и проглотить его граммов пять сразу, а лучше десять.

С сим мрачным порывом души и приполз ординатор в отделение. Молча надел халат и, не спросив, делал ли кто вместо него визитации, не глянув в палатный журнал, подошел к Лукьянову, уже успевшему засесть за бумажки, взял со стола пустой рецептурный бланк и выписал означенного лекарства.

— Для чего вам, Иван Несторович, батенька, аконитин? — поинтересовался фельдшер. Явно не для кого-то из больных просил столь странный рецепт ординатор.

— Я перед вами еще не отчитывался! Надо, значит надо.

И вышел из докторской.

Троянова не было, Иноземцев метался меж операционной и лабораторной комнатой без дела. И тут гостем вдруг явился на второй этаж не кто иной, как заведующий первого этажа, а точнее беспокойного отделения — Беляков Степан Александрович собственной персоной. Иван Несторович обмер. По его душу пришел. Ах, Лукьянов сдал.

— Мои приветствия, господин Иноземцев! — Молодой психиатр был тоже себе не с чересчур прозрачной репутацией: социалист, водился с революционерами, участник «Народной воли». Читал Иван Несторович его последний труд «О самоубийствах и несчастных случаях в психиатрических заведениях» и остался весьма удивленным глубокими для возраста столь молодого исследованиями. Словом, тип опасный. Иноземцева пугало беспокойное отделение отнюдь не напрасно. Такие заковыристые методы предлагал Беляков для подавления буйных больных — кровь в жилах стыла.

— Рад, — коротко ответствовал Иван Несторович и шмыгнул в лабораторию, изобразив крайнюю занятость. Но от Степана Александровича просто так не отделаться, тот последовал за ординатором. Больше того — прикрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, отгородив путь к отступлению.

— Вижу я, не слишком-с приятен вам, Иван Несторович, — сразу в лоб начал психиатр, наблюдая, как Иноземцев неуклюже прильнул к микроскопу. Иван Несторович оторвал лицо от окуляра и заставил себя улыбнуться. Улыбнулся натянуто и ничего не сказал, дескать, сами догадывайтесь, что я под своей улыбкой в виду имею.

— Давайте вот что сделаем, дорогой мой Иван Несторович, поговорим с глазу на глаз, как доктор с доктором, без всяческих там экивоков и уловок. Вы человек высокого ума и образованности, мне своими примитивными психиатрическими комбинациями вас не пронять.

Иноземцев довольно кивнул.

— Сразу признаюсь, пришел не по своей воле, — продолжил Беляков. — Сам бы ни за что не стал беспокоить. У кого не бывает невзгод? Меня попросил поговорить с вами ваш заведующий, этот теперешний доктор Троянов. Говорит, мол, в больнице недавно, со служащими контакта наладить не успел, а тут вы — случай довольно странный. Ну, ясное дело, ведь глубокоуважаемый Алексей Алексеевич вас не знает, натура ваша, к науке тяготеющая, для него — темный лес. Думает, чудачок какой. Вы ведь с алкалоидами работали, да?

— Ну работал-с?

— Ходят слухи, вы открыли некое чудо-средство, которое, мол, дарует невиданные силы.

— Врут-с.

— А народ говорит, мол, открыли, и что полиция вам запретила дальнейшие эксперименты.

Иноземцев стиснул зубы, взглядом вперившись в серо-зеленые споры пенициллиума. «Вот оно как! Полиция, стало быть, запретила. Ну коли полиция запретила, как тут не горевать, как об аконитине не думать? Ладная причина. Так в предсмертной записке и напишу — дескать, не дали шанса проводить дальнейшие изыскания».

— Ежели и так, что с того? — буркнул он.

— Иван Несторович, миленький, — Беляков приблизился и взял ординатора под локоть, оттянул от стола и как-то невзначай схватился за пальцы, а потом приблизил лицо так близко к лицу Иноземцева, что тому не по себе стало; ординатор отпрянул. — Негоже себя так изводить! Не спите, толком не едите, ходите как сомнамбул, грубите всем подряд, на работу вовремя не являетесь или, напротив, приходите среди ночи, будите больных, допрашиваете о чем-то, вон руку себе искромсали. С одной стороны, герой, а с другой… Извольте взглянуть на это с другой стороны! Я, разумеется, все понимаю, эксперименты ваши привели к пристрастию, но вы же доктор, надо с этим что-то делать!

Беляков сделал паузу и перевел взгляд на микроскоп.

— Вы спорами решили заняться? Тема для будущей диссертации? Это замечательно.

Иноземцев нахмурился и высвободил руку.

— В отделении на меня возводят напраслину. Я морфий не употреблял никогда. И к впрыскиваниям не прибегал с тех пор, как вернулся в Петербург, которые делал лишь в целях научных изысканий, не более. Два месяца ими не занимался.

— Да? — Беляков приподнял брови. И тотчас поспешил добавить: — Я вам верю! Знаете, мне нетрудно определить, морфинист ли предо мной али нет. Ваш случай прост — нервы шалят, с кем не бывает. Ничего не будет стоить успокоить тревогу Алексея Алексеевича на ваш счет — мы чудесно побеседовали. Но все же не побрезгуйте советом, старайтесь себя меньше волновать. Я вам капелек выпишу, у провизора нашего, как его бишь… заберете сегодня же вечером.