Мареновая Роза - Стивен Кинг

«Ты очумела, Рози. Картины не растут, как грибы».

Нет? Тогда как же объяснить второго бога? Она наверняказнала, что он находился в картине с самого начала, но увидеть его смогла толькотеперь, потому что…

— Потому что в картине теперь больше права, — пробормоталаона. Глаза ее округлились, хотя посторонний вряд ли принял бы выражение ее лицаза гримасу страха или удивления. — И больше лева, и больше верха, и больше ни…

За ее спиной прогремел неожиданный скорострельный стук вдверь, настолько быстрый, что отдельные удары, казалось, сталкивались один с другим.Рози повернулась к двери, чувствуя, что движется плавно, словно при замедленнойсъемке или под водой. Она не заперла дверь.

Стук повторился. Рози вспомнила автомобиль, которыйзатормозил у тротуара под ее окном — небольшая машина, из разряда тех, которыепутешествующий в одиночестве мужчина снимет в прокатной фирме «Херц» или«Авис», — и все мысли о картине разлетелись, как стая воробьев, вспугнутыедругой мыслью, зажатой в черные тиски решимости и отчаяния: все-таки Норман ееразыскал. На это ушло довольно много времени, больше, чем следовало, но он-такидобился своего.

В памяти всплыл обрывок последнего разговора с Анной — Аннаспросила, как она поступит, если Норман все-таки объявится. Она обещалазапереть дверь и позвонить в полицию, однако замкнуть дверь она забыла, ателефон еще не установила. Последнее вообще смешно, ибо в углу жилой зоны естьгнездо телефонной розетки и оно подключено к городской сети. Сегодня вобеденный перерыв она успела съездить в телефонную компанию и уплатила первый взнос.Обслуживавшая Рози женщина дала ей новый телефонный номер на маленькой белойкарточке, которую Рози сунула в сумочку, а потом промаршировала к двери —проследовала прямо к двери мимо груды продающихся телефонных аппаратов,расставленных на полках. Подумала, что сэкономит десять долларов, если купиттелефон в торговом центре на Лейквью-молл, когда подвернется случай. И теперьиз-за того, что пожалела какой-то вшивый червонец…

За дверью стояла тишина, но, опустив взгляд к щели поддверью, она увидела тень от туфель. Больших черных блестящих туфель. Конечно,конечно, ему ведь не обязательно теперь носить полицейскую форму, но он, как ипрежде, надевает блестящие черные туфли. Жесткие туфли. Кому-кому, а ей этоизвестно не понаслышке, потому что их отметины на животе, ногах, ягодицахпоявлялись много раз в течение всех лет, проведенных с Норманом.

Стук повторился — три короткие серии по три удара:туктуктук, пауза, туктуктук, пауза, туктуктук.

И снова, как в момент жуткой бездыханной паники утром в стекляннойкабинке студии звукозаписи, разум Рози обратился за помощью к женщине накартине, — женщине, стоящей на вершине поросшего травой холма, не испытывающейстраха перед приближающейся грозой, не боящейся, что в руинах здания у подножияхолма могут обитать привидения или тролли, или бродячие разбойники, непугающейся ничего. Она не боится ничего — это видно по распрямленной спине, повызывающе поднятой руке, даже (как казалось Рози) по округлой форме едвазаметной левой груди.

«Я не она, я боюсь — мне так страшно, что я могу обмочиться,— но я не позволю тебе, Норман, просто так прийти и забрать меня, клянусь передГосподом, я так просто не дамся».

Секунду или две она лихорадочно восстанавливала в памятибросок, который показывала им Герт Киншоу, тот, в котором атакующего противниканужно схватить за руки, а потом развернуть боком. Бесполезно — всякий раз,когда она пыталась представить завершающий элемент приема, перед ней возникалнадвигающийся, заслоняющий собой все Норман с ухмылкой обнажающей зубы (онаназывала ее кусачей улыбкой), который пришел, чтобы поговорить с ней начистоту.Здесь и сейчас.

Сумка с продуктами все еще стояла на кухонном столе рядом состопкой листовок, рекламирующих предстоящий пикник. Она переложила вхолодильник скоропортящиеся продукты, однако несколько консервных банок все ещележали в сумке. Подойдя к кухонному столу на негнущихся, начисто лишенныхчувствительности ногах, напоминавших деревянные протезы, она сунула руку всумку.

Раздался новый строенный стук: туктуктук.

— Иду! — крикнула Рози и сама удивилась тому, насколькоспокойно прозвучал ее голос. Она извлекла из сумки самый крупный предмет —двухфунтовую жестяную банку фруктового коктейля. Перехватив ее поудобнее,зашагала к двери на бесчувственных деревянных ногах. — Иду-иду, секундочку,сейчас открою.

Пока Рози ходила по магазинам, Норман Дэниэлс в трусах имайке валялся на кровати в отеле «Уайтстоун», курил и смотрел в потолок.

Он начал курить точно так же, как многие другие мальчишки,выуживая сигареты из отцовских пачек «Пэлл Мэлла», стойко принимая побои, когдазаставали на месте преступления, считая, что это справедливое наказание застатус, который приобретаешь, когда тебя видят на пересечении Стейт-стрит ишоссе сорок девять — ты стоишь с торчащей в уголке рта сигаретой, поднявворотник куртки, подпирая плечом телефонную будку между обрейвилльской аптекойи городским почтовым отделением, и чувствуешь себя в своей тарелке: «Спокойно,крошка, я парень что надо». И когда приятели проезжают мимо в доживающихпоследние дни машинах, откуда им знать, что ты стащил окурок из пепельницы напапашином письменном столе или что в тот единственный раз, когда ты набралсяхрабрости, чтобы купить в киоске свою первую собственную пачку сигарет, старикДжордж, снисходительно хмыкнув, прогнал тебя и предложил вернуться после того,как у тебя вырастут усы?

В пятнадцатилетнем возрасте курение считалось шиком, очень большимшиком, и почему-то он думал, что оно в некоторой мере компенсирует отсутствиетого, чего он не мог иметь (машины, например, хотя бы старого драндулета вродетех, на коих красуются его сверстники — заляпанные грунтовкой и в пятнахржавчины, с белым «пластмассовым стеклом» на фарах и с подвязанными проволокойбамперами), и к тому дню, когда ему исполнилось шестнадцать, он превратился взаядлого курильщика — две пачки в день и натуральный удушающий кашель по утрам.

Через три года после того, как он женился на Роуз, вся еесемья— отец, мать, шестнадцатилетний брат — погибли на том же шоссе сорокдевять. Они возвращались после дня, проведенного на озере в карьере Фило, когдагрузовик со щебнем выехал на встречную полосу и раздавил их, как мух на подоконнике.Оторвавшуюся голову старика Макклендона с открытым ртом и пятном вороньегопомета, залепившим глаз, нашли в грязной канаве в тридцати ярдах от местастолкновения (к тому времени Норман уже работал в полиции, а копы любятпересказывать друг другу такие подробности). Дэниэлса смерть родителей женынисколько не опечалила; признаться честно, он даже обрадовался, узнав онесчастном случае. Собаке собачья смерть — такая мысль промелькнула в егоголове. Старый кретин Макклендон получил по заслугам. Этому козлу не сиделосьна месте, и он вечно приставал к дочке с вопросами о делах, которые егосовершенно не касались. В конце концов, Роуз уже не дочь Макклендона — покрайней мере, в глазах закона; в глазах закона она прежде всего жена НорманаДэниэлса.