Докричаться до мира - Оксана Демченко

— Ник… пожалуйста!!! — он без сил сел на пол.

— Тебя оттащить за шкирку? — она презрительно фыркнула. — Будешь визжать и плакать? Так и сделаю, не сомневайся. Я согласилась на твое участие, считая взрослым, талантливым и полезным. Я учла твою работу над модифицированным зрением и малый вклад в другие проекты. Но думать надо было про сердечный приступ Гимира после истории с душем.

— Как? — лицо Хо пошло пятнами.

— Обычно. Ты шутки ради настроил подачу на кипяток, по ошибке, надеюсь. Был шок, травма кожи, падение, перелом руки, сердечный приступ. Три дня я его вытаскивала, этого никто не знает, он с меня взял слово. Тебя бы самое меньшее — вышвырнули из Академии, а наш Дед не выдал.

— Я не знал…

— Что он дотянется до коммуникатора и я так кстати окажусь у себя в комнате? Не знал. Если бы не дотянулся, прожил бы менее двух часов. Иди в холодильник, Ньяллад Хо. Плакать будешь дома, когда проснешься. Твой полет закончен.

Хо тяжело поднялся, обошел вдоль стены всех троих и, пошатываясь, двинулся к лифту. Оказывается, щенка можно оттрепать и без клыков, а выйдет куда больнее, — задумался Лайл. Мир вне купола странный. Прежде никогда не приходилось объяснять младшим, что есть грань дозволенного. Они жили на грани всегда — день за днем, и такие вот «игруны» быстро уходили вниз. Или очень быстро учились. Йялл был шутником, Ринк не прочь поиграть в свободное от дел время. Но оба всегда знали меру. А еще никогда не стремились задеть других, причиняя боль. Скорее усердно избегали такой возможности, слишком очевидной при их жутковатой силе. Лайл еще раз покосился вслед мальчишке. Пожалуй, обычной трепке тот бы сейчас сильно обрадовался. Синяки пройдут, а с позором слабого, предавшего дело, ему жить всегда. Поздно взрослеют в спокойном мире без больших и явных угроз, поздно и не все.

— Лайл, у тебя есть хоть один такой матерый волк, которого этот щенок никак не сумеет втравить в свои игры? — тихо и устало спросила Ника.

— Ринк. Он вожак и очень ответственный, но с ним Хо будет неуютно.

— Зато я смогу спать спокойно! Мальчик совершенно не способен думать о последствиях, он нас всех подведет. А если Эл узнает про мышь и решит вмешаться, дело будет совсем плохо. Он с виду, может, и мягкий, а в душе очень даже стальной.

— Я заметил. У тебя интересный муж, — кивнул Первый. — Он ответственный, волвеки такое уважают. Мог бы быть куда жестче, пошло бы на пользу, но бережет нас, я не знаю слова для этого.

— Он воспитанный и деликатный. Вежливый, — набросала Ника слов, усердно думая их смысл. — Значит, Ринк.

— Я уже позвал. И, пожалуй, именно деликатный. Вот только с Хо он больше возиться не станет, ты права, а ведь нельзя его в холодильник, дома жизни не станет. Все-таки щенок. То есть ребенок.

— Знаю, спасибо. Вы все решите сами? Считай, этот теперь из… стаи. Твоих Эл наказывать не станет, воля Первого выше.

Лайл кивнул. Интересно, как ему здесь растить щенков, которых они обязательно спасут? Впрочем, с волвеками проще. Они в облике волка — и впрямь стая, вожак там воспитает любого. К тому же для Первого открыто сознание каждого брата. А вот с людьми? Он уверен, что мальчик не плох, просто с ним никого нет, он один уже давно и страдает от недостатка внимания. Вот и удумал столько глупостей.

Четвертый ему скучать не даст.

Лайл зашагал прочь. Ринк его зов слышал и обещал ждать у лифта. Знак «Эйм» — именно там комнаты отдыха — вожак запомнил сразу и без труда находил на кнопках движущейся комнаты. Еще бы: такой на руке у самого Первого. Лайл, он же «эйм 3/1».

Вожак мягко двигался по коридору и улыбался. Странный народец эти айри. Вот корабль — настоящее… как там говорила Ника — чудо? Именно. Живой, теплый, уютный. Пол чуть пружинит под ногами, приятно разгружая позвоночник. Волвеку это вдвойне заметно: в зверином облике его спина отдыхает, а в человечьем сжата и нагружена. Когда подросший ребенок впервые меняется, встает на лапы, примеряет шкуру волка, он радуется легкости движений. Иная скорость, иные возможности. Но главное — удивительная гибкость и свобода поясницы. Лайл много раз наблюдал: малыши первым делом тянутся, прогибаются, стараясь утопить когти передних лап в поверхность. Да и позже трудно удержаться, настоящее наслаждение.

В Гнезде полы жесткие, ходить по ним босиком сразу после трансформации мучительно больно, словно иглы впиваются и прошивают тело от пяток до шеи.

Позвонки только-только нехотя привыкают к неудобному зажиму в вертикальном замке, а если вечные к тому же надевают ошейник и гнут, вынуждая сутулиться и дополнительно напрягать спину, — вовсе хоть вой. Здесь ходить приятнее. Да и бегать по этим полам одно удовольствие.

Не меньшее наслаждение — воздух.

В куполе он — застоявшийся, с тяжелыми запахами гнили, слежавшейся пыли, давно немытых тел и последствий забав и опытов вечных: бичи при перегреве выделяют острый тон металлической гари, вводимые волвекам препараты добавляют свои характерные для чуткого нюха оттенки. До первого выхода на поверхность он не знал этого, привык, принюхался с рождения, усвоил, как неизбежный фон. А вверху изведал иные запахи — пустынного ветра, редкой ядовитой атмосферы, поднимающихся из трещин паров Хьеррта. Как приятно знать имя этого мира, — улыбнулся вновь Лайл. И вздохнул: вернувшись из первой прогулки в купол, он понял, как тяжел запах неволи. Интересно, вечные не чуют, сколь мерзко воняет их Гнездо? Или не могут этого изменить? Надо спросить у Эллара, наверняка сообразит.

И про воду тоже разузнать.

Завораживает возможность коротким движением вызвать мощный поток, способный для него одного наполнить… — как там Ника говорила — ванну? Вроде бы такое слово.

Он наполнил и долго сидел у бортика, осторожно трогая поверхность воды кончиками пальцев: такой он не видел прежде и не ощущал. В куполе вода сероватая, маслянистая, пропитанная добавками для «обеззараживания», он помнит это длинное мерзкое слово. В нем, как и в воде из Гнезда, чудится сильный привкус ржавчины.

А здешняя — искрится, прозрачна и имеет незнакомый удивительный запах чистоты.

В ванне воды помещается много. Можно погрузиться с головой, он так и сделал.

Долго лежал, наслаждаясь удивительной легкостью тела. Слушал ожившие и загустевшие звуки, словно в воде с ним общался весь огромный корабль. Когда день закончится, Лайл обязательно снова полезет в воду, он уже предвкушал это счастье.

Пока вожак предусмотрительно оставил ванну наполненной. Кто знает, как часто можно так ужасающе расточительно расходовать великолепную жидкость, она ведь еще очень чистая. Впрочем, Эллар наверняка и это знает, айри умница. Первый вздохнул: как тут быть вожаком, когда не можешь ответить для стаи на очень важные вопросы?

Ведь и остальные думают теперь о том же.

Вон, Ринк стоит и сердито рассматривает свой новый комбинезон, уже испорченный.

Год назад в куполе Нимар, то есть тогда еще «ним», совсем мальчишка, только что приведенный снизу, порвал выданную ему рубаху. Вечные не заметили сразу, и Четвертый, всегда умеющий хитроумно исправить непоправимое, устроил щенку показательную трепку. Не слишком больно, но весьма зрелищно. Прибежали хозяева, долго и охотно глазели. Наконец, спохватились и обездвижили Ринка, «озлобленного неадекватным поведением младшего». У них много нелепых слов. Именно тогда и обнаружили разрыв ткани. Виновнику за порчу ценной вещи всю спину бичами разодрали. Нимар сидел и всхлипывал, словно бич над ним свистит. А Ринк морщился, но рычал довольно — с его здоровьем трепка не страшна, а вот возьмись они всерьез за малыша… Тяжелое воспоминание.