Гений страшной красоты - Дарья Донцова

– Дальше, что дальше? – поторопила я рассказчицу.

Эстер вздохнула и продолжила:

– Девочка так взаперти и просидела, пока родители ее судьбу решали. Я Соне еду носила и видела, как ей плохо. Тогда слово «стресс» не употребляли, говорили «нервный срыв». Один раз доктора ей вызвали, но он не помог. Бедняжку постоянно тошнило, то ее колотило в ознобе, то трепало жаром, глаза красные, губы потрескались. Помню, велел ей Андрей Валентинович к машине идти, когда уже в интернат везти собрался, так я ему и шепнула: «Лучше Соню хорошему врачу показать. Гляньте, на привидение девчонка похожа». А хозяин как рыкнет: «Не лезь куда не просят!» Я и заткнулась. А вскоре мне расчет дали.

– Смею предположить, что вы тоже получили от хозяина деньги, – твердо произнесла я.

Экономка склонила голову к плечу.

– Да. Но в отличие от остальных я никогда Бархатовых не шантажировала, не говорила им: «Платите, иначе все растреплю про трагедию». Наоборот, я очень удивилась, когда конверт открыла. Если прислугу внезапно увольняют, хозяева обычно дают ежемесячное жалованье, а если очень повезет, то перепадет двойной оклад. Но Андрей Валентинович прямо-таки расщедрился. Хотя я молчала бы и без денег. Так уж воспитана, никогда не выношу сор из избы. Мне было их всех очень жаль. Но, как оказалось, семейные несчастья после раздачи слонов не завершились. Софья как раз поступила в институт, когда у Андрея Валентиновича нашли опухоль мозга.

– О боже! – воскликнула я. – Откуда вы об этом узнали, если с бывшими хозяевами не общались?

– Мне сегодня ночью Лидия рассказала, – вздохнула Эстер. – Бархатов очень растерялся, пал духом. Вот тут он оказался совсем не боец, проявил слабость характера, собрался умирать. Зато Лидия Сергеевна в отличие от подавленного супруга сохранила трезвость рассудка и начала его лечить. В ход пошли все методы, вот только от операции насмерть перепуганный Бархатов отказался. «Не хочу превратиться в слепого или глухого идиота! Заденут в голове что-нибудь, останусь живым, но буду инвалидом!» – твердил он. Надо отдать должное Лидии Сергеевне, она решила бороться до победного конца. В погоне за красотой и молодостью Бархатова свела знакомства со многими знахарями и целителями. Она пригласила в дом некоего Семена Бурмакина, экстрасенса.

– Вот уж глупость! – опешила я. – Не ожидала ничего подобного от Лидии. Бархатова дипломированный врач, хорошо понимает, что онкология не поддается пассам.

– Оно, может, и так, – протянула Эстер, – но Бурмакин Андрея Валентиновича вылечил.

– Быть того не может! – воскликнула я.

Эстер развела руками.

– Пересказываю с чужих слов, сама при чудесном исцелении не присутствовала. Семен ни копейки с Лидии не взял, пользовал пациента бесплатно. Официальная медицина от Бархатова фактически отказалась, раз больной не захотел оперироваться. А через год профессор приехал к врачу, и тот ахнул: нету рака, рассосался.

– Это невозможно! – возмутилась я. – Скорей всего профессору поставили неправильный диагноз, ведь в те годы еще не было достойной диагностической аппаратуры, такой как современные томографы.

– Доктор начал расспрашивать Андрея Валентиновича, интересоваться, чем он лечился, – словно не слыша меня, продолжала Эстер, – и Бархатов ему сказал: «Любая болезнь дается человеку неспроста. Она вроде сигнала: ты живешь неправильно, изменись и обретешь здоровье. Я теперь благодаря Семену Бурмакину стал совсем другой и вы-здоровел». Лида рассказала, что муж действительно с той поры стал себя вести иначе – не цеплялся за карьеру, увлекся творчеством. Но академиком все-таки стал.

– Верно, – пробормотала я. – Кстати! Надо же отнести Андрею Валентиновичу еду. Сейчас соберу поднос… А что случилось с беседкой, где разговаривали брат и сестра Бархатовы? Сейчас в саду никакого сооружения нет.

– Сгорела, – вздохнула Эстер. – Буквально после трагедии шестнадцатого сентября. Сильно полыхнула, пожарные не успели, прикатили, когда и углей не осталось. Да они и не очень спешили – не жилой ведь дом. Лидия Сергеевна бравых парней даже на участок не пустила. И очень на Федоровых рассердилась, на Валерия и Майю, они тогда по соседству жили и наряд вызвали.

– Родители Егора? – уточнила я.

– Точно, – подтвердила Эстер. – Они пламя из окна увидели и в пожарную часть звякнули. Лида брандмайору сказала: «У нас на участке цветы раритетные посажены, вы их потопчете. Спасибо, что побеспокоились, но до свидания». Ситуация получилась не очень приятная. Да и потом тоже… Начальник наряда стал возмущаться, дескать, им надо посмотреть, разобраться, а хозяйка в ответ:

– Знаю я о ваших повадках, сейчас сопрете у нас что-нибудь и скажете, что в огне погибло.

Брандмайор ушел, бурча под нос:

– Еще раз позвонишь – никто к тебе не приедет.

– Я вас не беспокоила, – парировала Лидия, – идите к Федоровым и их отчитывайте. Подняли шум из-за дощатой будки.

Лида так разозлилась на Федоровых, что на следующий день, когда Майя прибежала к Бархатовым, не захотела выйти в прихожую.

– Скажи ей, у меня мигрень, – велела она Эстер.

– Хозяйка приболела, – сообщила экономка соседке.

– Очень жаль! – нервно воскликнула Майя. – Простите, Егор не у вас?

– Нет, – удивилась прислуга. – Что ему сегодня здесь делать? Он приходит к Юрию, а тот захворал, лечится сейчас. А что случилось?

– Гоша пропал! – зашмыгала носом мать. – Со вчерашнего вечера его нет. Хватилась его в полночь, заглянула в комнату, где ребята спят, двое сыновей на месте, Гошина постель пустая. Ранец под столом, значит, из школы он пришел. Куда потом подевался?

– В двенадцать ночи всполошились? – протянула Эстер. – А за ужином сын присутствовал?

Майя покраснела.

– Я поздно приезжаю с работы, муж тоже занят, нелегко ведь поднять на ноги ораву детишек, вот и вкалываем без отдыха. Они сами едят, а потом спать укладываются. Я подумала, Гошик у вас ночует.

– Мы бы никогда не оставили в доме ребенка, не поставив в известность его родителей, – с укоризной ответила ей Эстер.

Рассказчица перевела дух, и именно в эту минуту, словно почувствовав, что мы говорим о нем, в кухню вошел Егор.

– Можно чаю? – попросил он. – Жажда замучила.

Эстер пошла к банке с заваркой, а я взяла поднос с едой и поспешила к Андрею Валентиновичу. На сей раз академик решил не утруждать себя излишней вежливостью.

– Продукты? Хорошо, – буркнул он, увидев меня. – Поставь куда следует.

Я осторожно освободилась от ноши – поместила поднос на обеденный стол между карандашницей, из которой торчала розовая пластмассовая шариковая ручка с изображением кошки на колпачке, и большой бело-голубой любимой чашкой ученого.

– Пора уходить, – бесцеремонно напомнил мне затворник, – до свидания.