Белый ворон Одина - Роберт Лоу

— Я пообещал тебе это дурацкое копье, и ты его получишь. Но я не сказал, когда это случится!

С этими словами я опустил сверток обратно в свой узкий и высокий сундук и с грохотом захлопнул крышку. Если б Мартин умел убивать взглядом, то я был бы уже мертв. Но я ненавидел его не меньше… а может, даже больше. Посему я ответил монаху точно таким же ядовитым взглядом и сказал:

— Если ты сбежишь, гнида, мы как-нибудь это переживем. Зато Владимир и его дядя объявят на тебя настоящую охоту. Они станут гнать тебя, пока не поймают. Так же, впрочем, как Олег и Ярополк… Каждый из них заинтересован в том, чтобы вытрясти из тебя сведения. И не дать это сделать другому. Им проще посадить тебя на кол, чем поделиться с братьями.

— Но я же ничего не знаю! — сердито завопил Мартин. — Меня никогда не интересовало ваше проклятое серебро, и ты это знаешь. Скажи им!

— И ты думаешь, они мне поверят? Но даже если и так… Им известно, что именно ты обрабатывал Элдгрима и Торстейна Обжору. А теперь скажи-ка, в чьей голове хранятся знания, выбитые из моих побратимов? То-то и оно! Это, конечно, не сравнится с тем, что знаю я… Но вполне достаточно для того, чтобы держать тебя взаперти. Ты слишком увяз во всем этом, монах. Теперь даже Ламбиссон, не задумываясь, отправит тебя на тот свет. Если хочешь знать, князь Владимир лишь потому и сохраняет тебе жизнь, что побаивается вашего Белого Христа. А вдруг тот проклянет его накануне такого важного похода?

Мартин снова моргнул — разок или дважды, затем сник, будто слова мои придавили его невыносимым грузом. Он осознал, что самое безопасное для него место рядом с нами. Даже если это означает необходимость встретиться лицом к лицу с Великой Белой Зимой. Но я знал, что превыше всего его держит надежда рано или поздно обрести свое Святое Копье. За ним Мартин побежит, как кобель за течной сукой.

— Не расстраивайся, монах, — пророкотал Гирт, который окончательно проснулся и теперь шарил по котелкам в надежде отыскать какой-никакой завтрак. — Твоя участь все же лучше той, что грозит всем нам. Я слышал, что русы не сажают на кол последователей Белого Христа.

Все в удивлении уставились на верзилу Гирта откуда бы ему знать подобное? Тот сконфузился под многочисленными взглядами, перестал греметь крышками и пояснил:

— Мне один иудейский торговец рассказывал. Говорил, будто для христиан здесь особая казнь: их подвешивают на дереве вниз головой. Ну вроде, как их бог висел на кресте… только наоборот.

У Мартина задергался глаз, и я подумал, что, наверное, для сторонников Христа это ужасно — быть подвешенными (или распятыми, как они говорят) вниз головой. К тому же это достаточно долгий и мучительный вид казни.

— Ничего, нашему маленькому монаху не привыкать, ощерился Финн. — Ему уже доводилось висеть вниз головой.

И все мы — те, кто помнил первую встречу с Мартином, когда он болтался подвешенным на мачте нашего драккара, разбрызгивая вокруг себя потоки слез и мочи и взахлеб выбалтывая секреты — дружно засмеялись.

— Точно, он может делать это стоя на голове, — уверенно заявил Квасир, чем вызвал новый взрыв хохота и одобрительных шлепков по коленям.

Монах оскорбленно поджал губы и вышел вон, прошелестев оборванной рясой.

— Сбежит он, вот помяните мое слово, — пробормотал Квасир, снова возвращаясь к работе.

— Как бы не так! — возразил Финн. — Куда он денется от своей священной палки.

Они азартно заспорили — сбежит не сбежит, — даже стали биться об заклад. Я слушал вполуха, в споры товарищей не вникал. И без того знал: Мартин не дурак. Он сбежит не ранее, чем получит в руки свое Святое Копье. Да и то, ежели будет, куда бежать. Монаху потребуется надежное убежище, где он чувствовал бы себя в безопасности. Пока же, посреди голой заснеженной степи, самое безопасное для него место — в нашей компании.

Тем временем побратимы перешли к обсуждению дальнейших планов: собравшись в тесный кружок, они бубнили о том, что вот-де им бы только добраться до сокровищницы Аттилы, а там можно и вступить в бой с дружиной Владимира. Еще посмотрим, чья возьмет… Я не мешал им строить бредовые планы — ясно же, что легче достать звездочку с неба, нежели победить Сигурдовых дружинников, — но подобные разговоры, по крайней мере, поддерживали надежду в моих хирдманнах. Не мне их судить… Я и сам пока плыл по течению и лишь тешился надеждой: мол, в нужный миг что-нибудь да придумается. А иначе моим побратимам и впрямь придется доставать звездочки с неба.

Позже мы сидели с Ионой Асанесом и сочиняли послание ярлу Бранду. Вернее, сочинял я, а Иона — большой умелец по части каллиграфии — старательно водил писалом по пергаменту. На некоторое время я отвлекся, наблюдая за суетой во дворе и одновременно втирая целебную мазь Торгунны в колено, которое часто меня беспокоило в холодную погоду. Проследив за моим взглядом, Иона сказал:

— Я вот о чем думаю… Старый Свенельд, конечно же, видел весь переполох. Трудно не заметить кучу телег перед домом, табун лошадей и прочие приготовления к походу. Однако он и бровью не повел — уехал, так ни о чем и не спросив. Неспроста это… Или, может, он слишком обжегся на этой истории со своим сынком, чтобы проявлять любопытство. Как считаешь?

— Вообще-то обжегся не Свенельд, а его сынок. И надеюсь, ему надолго хватит впечатлений.

— Еще одна проблема до кучи, — вздохнул Иона, и в голосе его прозвучала такая горечь, что я оторвался от вида за окном и обернулся к младшему товарищу.

Однако Иона к тому времени уже вновь склонился над своим письмом. Я невольно залюбовался юношей. Вот он сидит, укрывшись за водопадом темных волнистых волос, и старательно выводит руны на пергаменте. Иона Асанес несомненно был красив — даже в печали… даже в такой дурацкой позе и с высунутым языком.

Что же касается наших приготовлений к походу за серебром Аттилы, то это давно уже перестало быть секретом для Новгорода. На городских рынках только о том и говорили. В крепость ежедневно прибывали люди, желавшие присоединиться к Владимировой дружине или же к нашему Обетному Братству.

И, конечно же, Свенельд тоже все узнал. А это означало, что очень скоро и Ярополк — киевский князь, который запомнился мне зеленым юнцом, но давно успел повзрослеть — обо всем узнает. Так же, как и Олег, средний из сыновей Святослава. И если даже допустить, что последний особым умом не блещет, всегда найдется мудрый человек, который растолкует Олегу важность этих сведений.

Порой мне казалось, что проклятая куча серебра является любимой забавой Одина. Подобно опытному кузнецу, Одноглазый гнул его, изгибал, нагревал и колотил молотом, пока не выковал всемогущее проклятие. Он и сейчас продолжает трудиться над своей игрушкой — раскаляет добела, меняет форму, совершенствует… И попутно вовлекает все больше людей в эту опасную игру. Знать бы еще, зачем он это делает?

В воздухе летали легкие перья белого ворона. Холодные и влажные, они опускались на мое запрокинутое лицо, холодили щеки и застревали в волосах. Я отчаянно моргал, чтобы разлепить слипшиеся ресницы, и думал: а ну, как Воронья Кость был прав? И нынешняя зима — лишь начало страшной Фимбульвинтер и грядущего конца света?