Закон оружия - Сергей Дышев

Я молча кивнул, перенимая правила игры, хотя меня сильно подмывало спросить: приковывают ли здесь на ночь к койке?

Хонг махнул рукой, и мы пошли дальше – в трехэтажный дом. Здесь мы встретили первого человека. Он сидел за маленьким столиком, перед ним лежал радиотелефон и стояла большая бутыль пепси-колы. При нашем появлении паренек вскочил. Так же молча крепыш проследовал в очередное помещение – спортзал.

– Ты готов к бою? – наконец разжал он губы.

Я не уважаю болтунов, но слишком молчаливые, согласитесь, тоже действуют на нервы.

– Я давно не тренировался, мне нужен хотя бы час для подготовки.

– Полчаса. Кимоно в шкафу.

Сказав это, он исчез.

Заиграла национальная музыка. Коричневый мешок на канате висел, ожидая моих сокрушительных ударов. Колотила его всякая китаеза, таеза, вьетнамские товарищи, а толку так и нет. Мне пришлось размять пальчики на ногах и руках, прокрутить все хрящи на шее и спине, пояснице, отжаться двести раз, подпрыгнуть пятьсот…

И тут я вспомнил молодость, училищные, затем спецлагеря схватки, когда мы выходили один на один с равными себе, зная лишь об одном – не проиграть, но и не убить. Мы сражались в кровь, помня, что надо хранить противника от смертельных ударов, так и он будет тебя хранить, и первый же удар за плоскость жизни вызовет такой же смертельный удар…

Крепыш Хонг появился ровно через полчаса. На его желтом лице, как на той юморной майке, ничего не было написано. Простоватое лицо смотрело на меня, видимо, рассчитывая, что невозмутимость и хладнокровие удавят меня без таэквондо, конфу, кэмпо, карате-до, джиу-джитсу и лучшей борьбы рабочих и крестьян – самбо.

Я попрыгал, дабы обозначить свою жизнеспособность.

Хонг, однако, разглядел меня и, кажется, зауважал. Он думал, что я спрячусь под татами. Более того, мой противник поклонился мне. Я сделал то же самое, заметив, что не очень уважаю тайский бокс. На что мой визави заметил, что мы не в цирке.

Вместе мы ступили на татами. У нас не было рефери, а значит, мы могли драться по тем правилам, когда более побеждают не правила борьбы, а подлость, коварство и низость.

Тем не менее мы одновременно стали на колени, еще поклонились друг другу, вскочили пружинно и медленно разошлись в стороны. Настоящий боец никогда не нападает сразу, потому что становится подобен петуху, летящему с растопыренными крыльями на нож хозяина.

Я пожалел, что раскрылся перед своим противником, ритуал выдал меня, партнер не знал моего потенциала, я же прекрасно понимал, что попал отнюдь не в школу «ДОСААФ».

По ритуалу у нас остались три секунды. И вспомнился мне самый страшный фильм – «Охотник на оленей». Кровавая рулетка, которую крутили вьетнамцы на этих дальних от славянина широтах…

И вздрогнуло все во мне, страх и ужас, потребность жизни вулканическим дымом затмила и востребовала борьбы… В этих широтах подыхать не пристало…

И можно присовокупить для доказательства грязное слово…

Долю секунды мы стояли вполуприсядку, изучая конечности друг друга. Потом был неуловимый свист его ноги, локон моих волос, срезанный, упал на татами. Ложное мое падение не обмануло бойца, обратный прыжок мой достал лишь щиколоток. Я еле успел увернуть челюсть от грязных ногтей ноги, хотелось вцепиться в ногу зубами, но тогда бы я упустил тело противника с его замечательными «смертельными точками».

Колбасным переворотом я ушел на край татами, отжался с прыжком, пригнулся: мой друг свистанул «вертушкой». И тут, как из мешка, посыпались блоки, перехваты, броски, подножки, удары сбоку, слева, в прыжке, с освобождением от захвата и защитой от удара в голову, и естественно, с атакой из обратной стойки, и просто прямыми ударами во все, что идет навстречу.

Мы были железными машинами из фильмов «брюс-ли– чак-норрис-сталлоне-шварцнеггер-вася-иванов-заколеба– тельский-победитель-юнайтедстейтсов».

Но законы жизни брали свое. Один из них подпирал, как айсберг, в бок наглому «Титанику». «На миру и смерть красна», – вот одно из приличий, которое, по причине отсутствия зевак, мы решили отбросить. После двадцатой минуты мы уже щадили друг друга, как два раритета, случайно встретившиеся на перекрестках пыльных музейных дорог. У каждого из нас была своя школа, и каждый из нас мог бы биться в кровь до последнего кукареку, если б на нас смотрели, по крайней мере, две тысячи глаз. Но мы были одиноки – и это нас если и не подружило, то остудило. После очередного броска кто-то из нас, уже не восстановить в памяти, оказался на краю татами, потом мы поползли навстречу друг другу. Наши руки сплелись, как могут сплестись одинаковые души…

Мы встали, обоюдно поддерживая избитые тела…

– На хрена ты связался с этим делом? – спросил Хонг на грязном английском языке.

– Мне не оставалось ничего больше, – ответил я на еще более грязном английском.

– Тогда будь счастлив! – сказал он и протянул мне руку. Она была вялая, как у четвертинки дистрофика.

Он исчез незаметно – свойство хозяев, знающих цену крепости стен.

В моей задумчивости осталась невостребованная мысль: друг он или враг? Если друг – то лучше бы его больше не видеть: я всегда рассчитываю на себя, неожиданное лицо может спутать планы. Ну, а если враг – надо фатально готовиться к смерти: на чужой территории побеждают только сказочные супергерои из дебильных киношек.

В течение последующих трех минут в мою голову не влетело ни одной пули.

«Я жив, жив, жив, жив!..» – кричало во мне мое неубитое существо.

Однако эйфория растаяла быстрей, чем снежинки на губах после жаркого поцелуя. Пришел охранник азиатской национальности, приказал идти за ним. В темной комнатушке, которую мне показали накануне, ничего не изменилось: те же простыни, наволочки, марля на окнах.

Я задвинул антикомариный полог, проверил на слух, летает ли вампирное племя (они, подлецы, впивались в темноте, как советские самолеты «По-2» в фашистские позиции). Я ступил еще шаг – как раз до ближайшей кровати, рухнул на нее и заснул сном праведника…

Всю ночь я ловил огромных бабочек и искал ключи от самолета, на котором должен был улететь в Российскую Федерацию.

Проснулся я с первыми солнечными лучами. Они не успели вылизать мое лицо, как я уже приступил к выбриванию кожи лица. Чутье подсказывало мне, что попал я отнюдь не в комариное гнездо и лучше, если меня застанут бодрствующим. По крайней мере, можно будет завладеть инициативой. Или хотя бы делать подобающий вид. Голова моя была свежа, как дирол без сахара, зато тело ныло и стонало после вчерашней битвы. Наверное, мой напарник тоже мучился от последствий моих ударов.

Никто меня не вызвал на зарядку, построение или какую другую дисциплинарную акцию.

И я решил прогуляться, понимая, что моя долговязая фигура тут же засветилась на десятках мониторов, вызвав многоступенчатое раздражение невидимой охраны.