Крик - Антонов Виктор Акимович

что-нибудь хвалебное о нас. Фирма шла по стране, как космонавт по ковровой дорожке. И, конечно, во главе единственный и неповторимый. Платили всем. Причем не отдельным там руководителям, и их лично не забывали, а целым учреждениям. Прокуратуре. МВД. У них же, как у церковных крыс – пусто и бедно. Мы им автомашины, передовую технику. Боритесь с преступностью, не щадя никого! Только, конечно, наши фирмы к этой самой преступности не имеют никакого отношения. У нас самая прозрачная фирма в России, а может быть и в мире! Помнится, этот термин о прозрачности Дятлов выдал. Ну а журналюги заламывали руки, рыдали от умиления и восторга. Самая прозрачная. Заключения проплаченных иностранных крупнейших аудиторских фирм, которые за солидные деньги лишь листали наши балансы, закрывая глаза на очевидное. А это очевидное даже наши бухгалтеры в ЦБК видели. Мне Чайка не раз говорила, а она при Советах бухгалтером работала и знает, что такое ОБХСС. Так она говорила: «Вы повлияйте на него. Меня он не слушает, мол, из застойного прошлого мира». Я ей: «А как же заключения серьезных западных аудиторов?» А она отвечает, что туфта все это, придут наши простые эксперты, бухгалтеры со стодолларовым окладом в месяц, и эти многотомные заключения в пыль превратят. Она работала, она знает. Я ей говорю, что они не посмеют, кто их допустит до наших балансов. Она мне – всегда кто-нибудь находится, кто-нибудь всегда находится, поверьте моему опыту. Бухгалтера первого в России кооператива.

И вот эта неприступная крепость, эта линия Мажино споткнулась об тамбовского мужика. Алчного и наглого. Это с одной стороны – с другой наполеоновские замашки хозяина. Он думал деньги – это все. А оказалось, что власть, пожалуй, будет и повыше статусом, если ей умело пользоваться. Если не размазывать сопли по вечно пьяной роже, а посмотреть на все трезвым взглядом, оценить и принять меры. И если воля крепка, никакие миллиарды не помогут. И какой-нибудь следователь, деревенский мальчишка с окладом, который не дотягивает до обеда в хорошем ресторане, вколотит гвозди в твой гроб, – у него уже слегка заплетался язык, и было видно, что он почти спит.

– Может еще коньячку и баиньки? – уже предлагаю я сама.

– Кто бы возражал.

Мы выпили, и он тут же отрубился.

6

На следующее утро я проснулась первой. По виду Олега было видно, что он еще намерен спать и спать. Я приняла душ, сварила кофе. А он даже не пытался открыть глаза. И вдруг резкий звуковой сигнал в прихожей – и запульсировала красная лампочка в спальне. Я ее даже и не замечала. Он вскочил, как солдат на побудке, и помчался в прихожую, как я поняла, к телефону. Слышу, как он с кем-то разговаривает. Затем прямо из прихожей, махнув мне рукой, ринулся в ванную комнату. Вышел через несколько минут в халате и с полотенцем в руках. Я стояла в дверях кухни, допивая кофе. Он обхватил меня и впился в губы поцелуем. А у меня в одной руке чашка с кофе, в другой рогалик. Так и стою с поднятыми вверх руками, как тот пленный фриц.

– Извини, что промчался в ванную мимо тебя. Но в прихожей посмотрел, какой у меня видок, и решил тебя не пугать и сразу под ледяной душ.

А у него и правда волосы влажные, прохладные и щеки и губы тоже.

– Кофе готов.

– Потом, потом. Тут срочное сообщение получил. Оказывается, меня уже два дня не может отыскать мой адвокат. Вынужден был уже через офис получить код на эту квартиру, и дал сигнал. И сообщил, что на сегодня в четырнадцать ноль-ноль нужно быть в суде. Какие-то там требуется соблюсти формальности, и я должен быть собственной персоной. Так что в аэропорт поедешь без меня. Водитель будет здесь к одиннадцати. Ну, ты его знаешь, он нас встречал.

Я накрыла на стол, налила ему рюмку коньяка и себе тоже.

– Нет, нет, не буду, – замахал он руками. – У них тут свои порядки. Не то, что у нас в России – никакой свободы. А ты, между прочим, можешь принять.

– И приму. Надо соблюдать культуру похмелья, а до вылета еще есть время.

И я лихо опрокинула рюмку.

Он выпил кофе, но до завтрака не притронулся.

– Не могу, – говорит. – После такой крепкой бухаловки, что мы с тобой вчера устроили, я сутки не могу ничего в рот брать. Организм не принимает. Так, я бегу собираться. Опаздывать в суд у них не принято. А я хоть и за все плачу, но приличия надо соблюдать. А ты не торопись. У тебя есть еще время. Твой билет у водителя.

Он оделся. Попросил, чтобы я ему поправила галстук и вообще дала заключение, как он выглядит.

– Зер гут, – говорю. Он и вправду быстро пришел в себя. И выглядел очень даже неплохо.

И я уже собралась с легким сердцем с ним попрощаться, как вдруг он заявляет:

– Не знаю, когда мы еще увидимся. И при каких обстоятельствах, поэтому хочу просить у тебя прощения.

– За что? – удивилась я.

– Ну что подвергал тебя унижению с этим чертовым гаремом. Подлец я, конечно. Я ведь знал твое положение. И смерть мужа. И материальное положение. Дятлов все это изучил и проверил, и дал заключение, что ты находишься в таком состоянии, что вряд ли сумеешь отказаться. Ну а я видел лишь твою красоту. На тот период только ее. Ну а хозяин так запал на тебя, что требовал у Дятлова принять все меры, чтобы ты согласилась. Подлец я. А по настоящему я уже потом тебя узнал. И Дятлов систематически докладывал.

Я слушала его и готова была уже расплакаться. Но прямо в ушах звенели слова Альки: «Никогда, ни при каких обстоятельствах. Нельзя доверять, даже когда тебя любят. Будь выше их».

– Ты о чем? – говорю. – Я что-то не понимаю.

Вижу, он слегка притух со своими чувствами вполне искренними. И с некоторым удивлением смотрит на меня.

– Ну, я про гарем.

– Какой гарем? Ты меня с кем-то путаешь. У вас олигархов столько баб, что для тебя они уже все на одно лицо. Если ты считаешь гаремом мое ЗАО, то я там, в соответствии с штатным расписанием, числюсь одна, да еще на балансе стол и стул. И договоры на обслуживание с ЦБК и прочими подразделениями НК.

– Я же серьезно.

И правда, на лице такое недоумение, что мне даже стало его жалко. И я провела ладонью по его щеке.

– Ты ошибаешься.

Он отбросил мою ладонь. И вижу, начинает злиться.

– Я же тебе серьезно.

– И я не шучу. Ты ошибаешься. У тебя столько было баб, что ты начинаешь путать лица.

И тут он с силой схватил меня за предплечье. И уже со злостью и раздражением почти кричит:

– Я не знаю, чего ты там затеяла. Я за это время узнал, что ты очень непростая штучка. Но этим тупым отрицанием ты просто оскорбляешь мой разум! Все можно понять, но такое прямое, намеренное упорство…

Когда он с силой схватил меня за предплечье, у меня рефлекторно возникло желание отпора. Не выношу насилия над собой. У меня прямо сил в такой ситуации прибавляется, как с тем греком. Я рванулась из его рук и, хотя он сильный мужчина, вырвалась, прошла мимо него в ванную комнату и быстро закрылась. Минуты две было спокойно. Потом он, наверное, испугавшись – неизвестно, что я задумала, что буду делать, начал стучать и просить, чтобы я открыла. Я решила, что не открою. Пусть уезжает. А там – что будет? Некоторое время он молчал, вдруг слышу:

– Вероника. У меня нет