Кукурузный мёд (сборник) - Владимир Лорченков

Примотали руки к палкам. Понесли в поле. Аккуратно положили.

– Василий, – обратился к агроному сельский председатель Никита.

– Oui (да – фр.), – сказал Василий, начавший окапывать носилки с гостями.

– Etes-vous sûr que nous fassions tout correctement? (вы уверены, что мы все правильно делаем – фр.) – спросил Никита.

– Certainement. N'avez-vous pas entendu ce qu'il a dit? (конечно! вы что, не слышали, что он сказал? – фр.) – сказал Василий.

– A vrai dire je n'ai aucune idée de ce qu'il nous a dit (по правда говоря, ничего не понял – фр.), – смущенно признался Никита.

– Moi aussi, mais ce n'est pas du problème (да и я не понял, ну и что – фр.), – пожал плечами Василий.

– Il est important que trois fois a ète prononcee mot «éthiopien» (главное, что им три раза было произнесено слово «эфиоп» – фр.), – сказал он.

– Alors quoi? (и что? – фр.) – не понял Никита.

– Nikita, vous – comme toujours, – ne lisez rien (вы, как всегда, безграмотны – фр.), – раздраженно бросил Василий.

– Rappelez-vous du Hérodote! (вспомните о Геродоте – фр.) – напомнил он.

– Alors quoi? (и что? – фр.) – не понял Никита.

– Je suis à bout de nerfs à cause de vos questions! (меня начинают выводить из себя ваши расспросы – фр.) – рассердился Василий.

– Mais si… (но отчего же… – фр.) – растерянно ответил Никита.

– Hérodote parla des Éthiopiens qui ont sacrifiè leur roi chaque année (Геродот говорил о том, что эфиопы приносили в жертву своего царя раз в год – фр.) – напомнил Василий.

– Pensez-vous que cet homme étrange… Est-il le roi éthiopien? (думаете… этот странный человек – царь Эфиопии? – фр.) – удивился Никита.

– Non, mais il n'est pas nécessaire faire tout littéralement quand on fait la magie (нет, но в магии главное не буквализм, – фр.) – бросил Василий.

– Assez qu'il est Ethiopie et nous sacrifions la victime… Et voilà… c’est la hic (достаточно того, что он эфиоп и мы принесем его в жертву, вот и все, вот и вся недолга – фр.), – сказал он с надеждой.

– Peut-etre nos champs vont enfin récolter! (может быть, наши поля начнут, наконец, плодоносить! – фр.) – сказал он,

– Sinon, nous allons mourir de faim (иначе, мы умрем от голода» – фр.), – сжал он губы.

Крестьяне села Ларга разговаривали толькопо-французски.

Ведь из сельской школы за 25 лет назависимости, уволились все учителя, кроме старенькой преподавательницы французского.

Поэтому крестьяне села Ларга не знали никаких других языков.

И не читали ничего, кроме Геродота, курс которого преподавательница французского взяла на себя еще в 1984 году за дополнительные полставки.

Агроном Василий, придумавший трюк с жертвой, – на то он и агроном, ответственный за урожаи и надои, – бросил последний штык лопаты. Выпрямил спину. Оглядел село, собравшеемся вокруг жертв. Журналист Лоринков и фотограф приходили в себя, моргая в свете факелов. Во рту каждого торчал толстый пучок петрушки, головы были украшены венками. Страшно отсвечивали в глазах жертв перекошенные из-за пляски факелов лица крестьян.

– У-у-у-а-а-а-амммм… – сказал журналист Лоринков.

– Дезоле, мэ жё не парль па румэн (простите, я не говорю по-румынски – фр.) – сказал Василий.

– О рёвуар, мез етьопен (до свидания, мои эфиопы – фр.), – сказал Василий.

Занес лопату.

…подарки Полюшку-Полю закопали прямо на месте жертвоприношения. Над ними насыпали огромный курган. Спустя пятнадцать лет археологи, случайно проезжавшие через село Ларга, решили здесь копать. Нашли два тела в традиционной молдавской одежде раннего средневековья, с орнаментом раннего средневековья, и с традиционной молдавской керамикой раннего средневековья. А еще с аккуратно отрубленными головами – тоже, получается, раннего средневековья. Судя по величине холма, поняли археологи, речь идет об очень важных персонах. Скелеты бережно собрали, пронумеровали кости, и выставили в Национальном музее Молдавии, в городе Яссы.

Находки назывались «Ларгчанские цари».

– Спускайся, идиот! – кричали солдаты.

– Больно не будет! – обещали они.

– Не корчи из себя героя! – злились они.

– Давай, урод, не порти нам весь день! – орали они.

Лейтенант молдавской армии Юкианел Мисимеску горько покачал головой.

– Быдло гребанное, – прошептал он.

– Ничтожество, – сказал он негромко.

– Плесень на бортах блестящего корпуса империи, – сказал он.

После этого Юкианел расстегнул роскошные брюки с лампасами – лучшего шитья в городе, – и помочился на солдат. Ответом ему был взрыв ярости. Солдаты грозили кулаками, плевались, и вообще, вели себя недостойно. А ведь путь воина, – думал лейтенант, – предполагает немногословие, сдержанность и ледяную улыбку на лице в любые моменты жизни.

Так что лейтенант холодно улыбнулся и стряхнул последние капли.

Медленно вращаясь, – словно в каком-то блокбастере, – они полетели вниз, отчетливо видные из-за своей яркой желтизны на синем июньском небе Молдавии тем, кто стоял внизу, задрав головы. Капли летели, пока лейтенант, застегивавший ширинку, выпрямлялся. Летели, когда лейтенант поправил на плече роскошную золотую ленту, на которой была нарисована голова быка – старинный молдавский герб. Все следили за каплями, словно завороженные. Оцепенение прошло, когда капля попала прямо в лоб командующему генеральным штабом Молдавии, генералу Андрюхе Попову, и разлетелась от удара тысячью мелких желтых микроскопических брызг. Какое прекрасное зрелище, подумал лейтенант Юкианел. Надо бы написать об этом стихотворение, подумал Юкианел. Если успею, подумал Юкианел. Солдатня внизу в ярости завыла, кто-то уже тащил лестницы. Лейтенант пожал плечами, и, глядя в телекамеры, выстроившиеся внизу фалангами, понял, что пора заканчивать. Чувствуя себя последним Мессией, лейтенант крикнул:

– Лишь верность традициям средневековой Молдавии обязывает меня совершить этот поступок неповиновения!

– Сука, на, – кричали солдаты.

– Братцы, так мы с вами протрахаем наследие наших великих предков, – кричал лейтенант.

– Гандон! – кричали солдаты.

– Укрепите свой дух и становитесь под знамена, – кричал лейтенант.

– Гнида! – орали солдаты.

–….! – орали солдаты.

–…., – орали солдаты.

…лейтенант кричал и кричал, чувствуя, как на его глазах выступают слезы, как голос его срывается, как затмевает в глазах все пелена.