Лжец на кушетке - Ирвин Д. Ялом

Рак заставил сгорбиться Сета, шести футов и трех дюймов роста, но он оставался внушительным, импозантным мужчиной с блестящей копной седых волос, загорелой кожей, тонким крючковатым носом и царственным подбородком. Он принадлежал к королевскому роду и в детстве воспитывался при дворе в Кипоче, провинции на северо-западе Индии. Когда его отец был назначен представителем ООН в Индии, Сет перебрался в Соединенные Штаты и продолжил обучение в Экзетере и Гарварде.

Боже правый, подумал Маршал. Прочь с дороги, теперь будет есть лев. Он изо всех сил вжал голову в плечи.

Лицо Джона Уэлдона побагровело, но голос его не дрогнул. «Я сожалею о твоем решении, Сет, и я искренне надеюсь, что и у тебя будут причины пожалеть о нем. Я просто пытался защитить тебя от тебя самого. Выслушивать подробное публичное обсуждение твоего профессионального и непрофессионального поведения будет унижением для тебя».

«Мне нечего скрывать. Я всегда гордился своей профессиональной деятельностью». — Сет окинул взглядом собравшихся и продолжил: — Если тебе нужны доказательства, Джон, я могу предложить тебе посмотреть вокруг. В этой комнате присутствует с полдюжины моих бывших пациентов и трое, с которыми я работаю сейчас; каждый — творческая, целостная личность, что делает честь его или ее, — он склонился в низком поклоне перед Карен Джай, одной из пациенток, — профессии — и свидетельствует об эффективности моей работы».

Маршал содрогнулся. Сет собирается усложнить все настолько, насколько это возможно. О боже, боже мой! Оглядывая комнату, Сет моментально поймал его взгляд. Маршал отвел глаза — и только для того, чтобы встретиться взглядом с Уэлдоном. Он закрыл глаза, сжал ягодицы и скукожился еще сильнее.

Сет продолжал. «Но что действительно будет для меня унижением, Джон, и в этом ты можешь со мной не согласиться, так это быть ложно обвиненным, возможно, оклеветанным и не приложить никаких усилий к тому, чтобы защитить себя. Давайте приступим к делу. В чем меня обвиняют? Кто меня обвиняет? Давайте выслушаем их всех по очереди».

«В письме, которое каждый из вас, в том числе и ты, Сет получил из образовательного комитета, — ответил Уэлдон, — перечислены все нарекания. Я зачту весь список. Начнем с бартера: проведение терапевтических сеансов за оказание личных услуг».

«Я имею право знать, кто выдвигает каждое конкретное обвинение», — потребовал Сет.

Маршал вздрогнул. «Пришел мой час», — подумал он. Именно он поставил Уэлдона в известность об этих манипуляциях Сета. У него не было выбора, и он поднялся и заговорил со всей прямотой и уверенностью, на которые был способен:

«Я беру на себя ответственность за обвинение в бартере. Несколько месяцев назад у меня был пациент, профессиональный консультант по финансовым вопросам, и, когда мы обсуждали вопрос оплаты, он предложил обмен услугами. Наша почасовая оплата была одинакова, и он сказал: «Почему бы нам просто не обменять услугу на услугу, вместо того чтобы передавать из рук в руки деньги, подлежащие налогообложению?» Естественно, я отверг его предложение и объяснил, что такое положение дел по целому ряду причин саботирует терапию. На что он упрекнул меня в мелочности и ригидности, а также назвал имена двоих людей — одного своего коллегу и клиента, архитектора, которые вступили в бартерное соглашение с Сетом Пейндом, бывшим президентом Института психоанализа».

«Я готов подробно разобрать эту жалобу Маршала, но чуть позже, а пока нельзя не поинтересоваться, почему коллега, друг и, более того, бывший пациент не стал говорить об этом со мной, не обсудил этот вопрос со мной непосредственно?»

«Где это написано, — ответил Маршал, — что прошедший качественный курс психоанализа пациент должен во веки веков испытывать к своему бывшему терапевту сыновнюю любовь? Вы учили меня, что цель терапии и проработки переноса заключается в том, чтобы помочь пациенту отделиться от родителей, развить автономию и целостность».

Сет расплылся в широкой улыбке, словно отец, который первый раз проиграл ребенку в шахматы. «Браво, Маршал. И туше. Вы хорошо усвоили урок, и я горжусь вашим выступлением. Но неужели, несмотря на все наши усилия, после пяти лет психоаналитической чистки и полировки, уцелели очаги софистики?»

«Софистики?» Маршал упрямо рвался в бой. В колледже он был защитником, и его крепкие, сильные ноги заставляли отступать противников вдвое больше его. Вступив в противоборство, он никогда не сдавался.

«Не вижу никакой софистики. Должен ли я ради своего психоаналитического отца забыть о своей убежденности — убежденности, которую, я уверен, разделяют все здесь присутствующие, — в том, что бартерный обмен психоаналитических услуг на услуги личные недопустим? Недопустим в принципе. Он как нелегален, так и аморален: его запрещают законы налогообложения этой страны. Он противоречит методике: он разрушает перенос и контрперенос. Его недопустимость лишь усиливается, когда услуги, оказываемые психоаналитику, носят личный характер: например, финансовое консультирование, которое предполагает осведомленность пациента в самых интимных подробностях вашего финансового положения. Или, как мне видится случай с пациентом-архитектором, разработка нового дизайна дома, при котором пациент получает подробную информацию о ваших самых сокровенных домашних привычках и предпочтениях. Вы скрываете свои ошибки за дымовой завесой обвинений в мою сторону».

На этом Маршал сел, довольный собой. Он не смотрел по сторонам. В этом не было необходимости. Он буквально слышал восхищенные вздохи. Он знал, что показал себя человеком, с которым надо считаться. К тому же он знал Сета достаточно хорошо, чтобы предсказать, что произойдет дальше. На любые нападки он отвечал ответным нападением, которое лишь еще больше расшатывало его позиции. В дальнейших разговорах о деструктивном характере поведения Сета не было надобности: теперь он сам выкопает себе могилу.

«Достаточно, — сказал Джон Уэлдон, постукивая молоточком. — Этот вопрос слишком важен для нас, чтобы позволить его обсуждению превратиться в свару. Давайте перейдем к повестке дня: систематическому обзору обвинений и обсуждению каждого из них в отдельности».

«Бартер, — сказал Сет, полностью проигнорировав комментарий Уэлдона, — отвратительное слово, инсинуация, предполагающая, что факт психоаналитического агапе есть нечто иное, нечто возмутительное».

«Что ты можешь сказать в защиту бартера, Сет? — поинтересовалась Олив Смит, пожилой психоаналитик, чьим основным притязанием на признание был факт благородного психоаналитического происхождения: сорок пять лет назад она была пациенткой Фриды Фромм-Рейкман, которая, в свою очередь, была пациенткой самого Фрейда. Более того, когда-то она дружила и переписывалась с Анной Фрейд, была знакома с некоторыми его внуками. — Очевидно, стерильные рамки, особенно в том, что касается оплаты, — это неотъемлемая часть психоаналитического процесса».

«Ты говоришь о психоаналитическом агапе так, словно этим можно оправдать бартерные сделки. Уверен, ты шутишь, — сказал Харви Грин, полный, самодовольный психоаналитик, который никогда не упускал случая внести какое-нибудь неприятное замечание. — Предположим, твоя клиентка — проститутка. Как тогда будет выглядеть бартерный обмен?»