Вурди - Владимир Колосов

— Ты ему скажешь? — Ай-я в упор посмотрела на охотника.

— Не знаю, — сказал Питер, — я еще не решил.

— Он не поверит.

— Что ж, глупости у него хоть отбавляй, — согласился Питер, — ему ведь как? Своими глазами убедиться надо. Вот Гергамора, та бы поверила. Но ведь и ждать-то мне недосуг. Ты ведь осторожная. Ишь как долго пряталась. Баба, мол, и все. Но я-то как чувствовал, — довольно сказал охотник, — славное у тебя брюшко. Небось твоей породы будет, а?

Хорошо, что он свернул. А ведь все жабы. Зеленые. Глупые. Лупоглазые. Гвирнус вдруг поймал себя на мысли, что впервые думает о них без обычной гадливости (так же, как и о приставшем, будто репейник, повелителе). Еще издали он услышал тихие голоса. Слов разобрать он не мог, но один из них принадлежал Ай-е. («Жива», — облегченно вздохнул нелюдим).

А второй…

Они сидели прямо посреди поляны. Плечо к плечу. Ай-я устало склонила голову набок. Ее распущенные волосы касались его щеки.

— А может, это и не хворь, — как раз в этот момент задумчиво сказал Питер.

Его большая загорелая рука лежала на траве рядом с ее маленькой с голубыми прожилками вен рукой.

— Ты ведь не скажешь, да? — услышал Гвирнус тихий голос жены.

— Он уже здесь, — улыбнулся Питер.

— Здесь, — прорычал нелюдим, выбираясь на поляну.

— Ишь, и повелителя с собой прихватил, — усмехнулся охотник, глядя куда-то за спину разъяренному Гвирнусу, — то-то ты его там, у дуба, защищал…

3

Злоба, боль, беспамятная ночь и полное безуспешных попыток вспомнить хоть что-нибудь утро удесятеряли силы. Но Плешивый был осторожен. Очень осторожен. Ведь кто знает, как и кем были убиты нынешней ночью охотники. Зверем ли? А может быть, вновь объявилось в здешних местах оно? А может, — нет-нет да закрадывалось в его беспамятную голову подозрение — это сделал Гвирнус? Выследил, подкрался, он это умеет — не худший ведь охотник в Поселке, а потом чик своим ножичком и… Вон как он расправился вчера с Нартом. Никто и глазом не успел моргнуть.

Опять же в прыжке. Так что лучше не попадаться ему на глаза.

Когда Гвирнус выскочил на поляну, Плешивый спрятался за стволом разлапистой ели. То, что он увидел, несколько обескуражило его.

Питер и Ай-я.

Рядом?

Вместе?

«Погоди ж», — злобно подумал Плешивый, впившись ногтями в морщинистую кору, из-под которой, будто слезы, выступали вязкие катышки смолы; он отомстит и Питеру, и Ай-е, и этому бездельнику повелителю. (Хромоножка Бо тоже вышел на поляну, но держался в сторонке, равнодушно почесывая искусанную комарами щеку).

Но сначала он расправится с Гвирнусом.

Нелюдим стоял спиной к Плешивому, и это было на руку охотнику. Но он осторожничал — ведь и Питер, и Ай-я, и Хромоножка смотрели на Гвирнуса и прекрасно видели, что творится у него за спиной. А потом (всего на мгновение) Ай-я опустила глаза в землю. Хромоножка (почему-то удивленно) взглянул на Питера, а Питер (с усмешкой) на Хромоножку, и этого мгновения хватило Плешивому, чтобы, выскочив на поляну, в два прыжка добраться до Гвирнуса и железной хваткой схватить за горло. Уже потом охотник подумал о том, что следовало сначала повалить Гвирнуса на землю, оглушить ударом кулака (во всяком случае, поступить как-то иначе), но было поздно: руки от локтей до самых кончиков пальцев свело судорогой.

Ай-я закричала.

Из горла нелюдима вырвался громкий хрип. Он не видел нападавшего, но сразу почувствовал, что противник его силен. Очень силен. Забросив руки за спину, Гвирнус с силой ударил нападавшего по ребрам. Тот, кто стоял за спиной нелюдима, удар выдержал и рук не разжал. Он лишь грязно выругался (нелюдим узнал голос Плешивого) и шумно задышал Гвирнусу в ухо.

«Ах так!» — зло подумал нелюдим и нырнул вниз, увлекая грузного противника за собой, одновременно почувствовав острую боль в спине, куда уперлась коленка нападавшего. Потеряв равновесие, оба покатились по траве.

Увы, руки Плешивого не разжимались.

Нелюдим начал задыхаться.

Острая боль в шее и спине.

— Тебе конец! — шипел Плешивый, брызгая слюной в ухо Гвирнусу.

Несколько раз они перекатились друг через друга. Плешивый упорно держался у нелюдима за спиной. Уже теряя сознание, Гвирнус потянулся к голенищу, в котором был спрятан нож. Кончиками пальцев он почувствовал спасительную сталь, но ухватить оружие не смог.

Воздуха!

Грудь готова была взорваться.

Еще несколько переворотов по поляне, и время для Гвирнуса превратилось в огненно-красный сгусток боли, в котором он барахтался, как упавшая в кружку с элем муха. «Ж-ж-ж», — жужжали бесполезные крылья. А ему так хотелось подняться вверх.

1

Ай-я кричала.

Питер лениво жевал травинку. Морщился, словно от боли. Он и не думал ни во что вмешиваться. «Если Гвирнус выберется, то… я расскажу ему все, — внезапно решил охотник, — будь что будет».

Хромоножка заткнул уши руками и отвернулся.

«Не могу, — подумал повелитель. И еще он подумал: — За что?» Но додумать свою мысль до конца не успел — в желудке (в очередной раз за сегодняшнее утро) что-то перевернулось, к горлу подступила нестерпимая тошнота. Так было всегда — с тех пор, как он стал повелителем: даже тушки убитых охотниками молоденьких оленят, даже шкурки только что освежеванных гнедатых лис приводили его в смятение. А первая же кровь (не важно, человека ли, зверя) гнала бедолагу повелителя в кусты.

Странное дело: одновременно с тошнотой он чувствовал нестерпимый голод.

— Да помоги ж ему! — внезапно проник в прикрытые ладонями уши крик Ай-и, и до Хромоножки с трудом дошло, что этот крик относится к нему.

«Я? Почему я? Опять я? — вяло подумал повелитель. — Хватит уж. Кувшинчик притащить — это пожалуй. Ну там по лесу с ним вместе… так на то сон был. Но драться?! Сказал же я ему. Плешивого, гм, того надо. Какой же ты после этого повелитель?! — мелькнуло в голове. — Так ведь все равно не послушал. И поделом. Нет, не мое это дело — в драку лезть».

Желудок между тем требовал свое.

— Я сейчас, — виновато пробормотал Бо (он и впрямь чувствовал себя виноватым), медленно отступая к росшим на другом конце поляны зарослям гуртника, а в голове крутилась одна-единственная, горькая, как волчья ягода, мысль: «Ну вот. Опять повелитель виноват. Знаю я вас. Что бы ни случилось…»

«Снова ведь вешать будут», — грустно подумал повелитель, продираясь сквозь темно-зеленую листву. Напоследок он обернулся — не видно ли его с поляны — и, убедившись, что остался один, сунул два пальца в рот.

И — тут же их вытащил.