Десять месяцев (не)любви - Юлия Монакова

— Хочешь, вместе сходим к ректору? — подумав, предложил ей Марк. — Попробуем поговорить, как-то убедить…

— Ректор у нас принципиальный в этих вопросах, ещё советской закалки, — невесело улыбнулась Илона. — Он до сих пор мыслит комсомольскими лозунгами и имеет своё представление о том, каков должен быть моральный облик современного студента — бесплотным и безгрешным… На уступки он точно не пойдёт.

Она почувствовала, как глаза против воли начинают наполняться отчаянными слезами. Впрочем, несмотря на тяжесть ситуации, Илона была безумно благодарна Марку за этот искренний порыв помочь, за поддержку.

— Ну-ну, успокойся, — он приобнял её, погладил по спине, — я понимаю, что это очень грустно, но слезами ведь горю не поможешь.

— Тут, видимо, и правда ничего нельзя поделать, — выдохнула она несчастным тоном. — Если просто пойти в ректорат и рассказать там всю правду, на слово мне никто не поверит, а Рыбалко мои слова не подтвердит. Меньше всего на свете сейчас он хочет разборок, чтобы снова начали трясти этим грязным бельём… Кирилл… он очень оберегает ту девушку, Катю, понимаешь? Он не хочет, чтобы вся эта мерзость коснулась её хоть краешком…

— Понимаю, — вздохнул и Марк. — Любовь?..

— Там всё сложнее. Это трудно объяснить словами. Они оба такие… такие… Да ты же знаешь этих двоих, наверное, — спохватилась Илона. — На "СтудОсени" они пели песню дуэтом…. тебе, по-моему, тогда очень понравилось.

— А, так это они? — Марк выглядел несколько ошарашенным. — Девушку я хорошо помню, мы встречались в доме у Астарова, когда он приглашал взглянуть на купленные старинные книги. Вот, значит, каков этот ваш знаменитый Рыбалко…

— Да уж… печально знаменитый, — она невесело улыбнулась. — На меня и так уже все косятся с недоумением, справедливо полагая, что, во-первых, я лезу не в своё дело, а во-вторых, что конкретно этот студент не стоит моих нервов и защиты. Астаров сегодня даже отчитал меня на кафедре при всех.

— Максим Павлович умеет отчитывать? — скептически хмыкнул Марк. — Вот уж не подумал бы.

— Ну, как… — смутилась Илона. — Сначала он долго мялся и мычал, в свойственной ему манере. Но вердикт прозвучал весьма недвусмысленно: меня это не должно касаться, мне стоит выкинуть все мысли о Рыбалко из головы, ибо это нехорошо и вообще вызывает у окружающих ненужные вопросы. Такое ощущение, ей-богу, что они все решили, будто у нас с Кириллом тайный роман… Идиотизм, — она фыркнула.

Некоторое время они шли молча, думая каждый о своём, пока Илона печально не резюмировала:

— Но самое паршивое — то, что Кирилл, похоже, и сам уже примирился с предстоящим отчислением. Сужу по тому, что мне рассказал его лучший друг… — она в бессилии махнула рукой и только сейчас заметила, что они практически дошли до её дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Марк, спасибо тебе за то, что проводил, — остановившись у подъезда, произнесла Илона нерешительно, — но теперь мне нужно немного побыть одной. Я и в самом деле очень расстроена. Прости. Не обидишься, что не приглашаю тебя зайти?

— Ну что ты, — он понимающе улыбнулся. — Я же вижу, как тебя задела эта история.

— Да, — Илона отвела глаза. — Мне просто действительно надо это всё… переварить.

— Не извиняйся. Всё в порядке.

Он легонько коснулся губами её щеки на прощание. Это даже не было похоже на поцелуй любовников — скорее уж, брат чмокнул младшую сестрёнку. Но Илоне сейчас было не до самокопаний и всех этих тонкостей.

— Спасибо, — благодарно прошептала она и скрылась в подъезде.

Полина

Первые пару дней болезни она помнила плохо, потому что в основном спала. Так что все катаклизмы, сотрясающие их маленькую вселенную, воспринимались Полиной будто в полудрёме — как нечто туманно-отдалённое, нереальное, не имеющее к ней никакого отношения.

Впрочем, возможно, это было и к лучшему: уж слишком много всего произошло за эту неделю. Подруги, трогательно оберегая спокойствие больной, подавали ей информацию дозированно, в весьма сжатой и щадящей форме. Так Полина узнала, что Кирилла собираются выгнать из университета за хулиганство, но с Катей у них, кажется, открылось второе дыхание, и оба они не слишком-то огорчаются из-за случившегося, воспринимая это философски. Самое парадоксальное, что с Земляникиной Катя теперь подружилась.

— Они чуть ли не в дёсны целуются, представляешь? Такими задушевными подружками стали! — саркастически прокомментировала эту новость Ксения (чуточку ревнуя подругу, как показалось Полине).

— И как же Ольге это удалось?

— Промыла мозги Кате на предмет того, что Кир на самом деле её любит, любит по-настоящему, просто сам до конца ещё этого не понимает. Нежность, желание заботиться и защищать стоят куда дороже, чем банальная похоть, тем более похоть неудовлетворённая.

— Что-то в этом есть, — задумчиво произнесла Полина. — Я тоже уверена в том, что к Ольге у него мало-помалу окончательно всё пройдёт, особенно если не подпитывать эти страдания… А Катюшку нашу Кир обожает, это правда. Просто он слишком уж пытается загнать себя в узкие рамки условностей — раз меня тянет к Ольге, значит, я не люблю Катю… А в действительности всё так запутано и сложно!

— Сложно — не то слово. Тут ещё этот недоносок с бородой пытался права качать после того, как Катя его послала… — Ксения поморщилась. — Правда, на удивление быстро заглох. Кишка тонка, видимо.

— Круто ты его "недоноском" приложила, — Полина не выдержала и засмеялась.

— Ну, а кто он ещё? Ты лицо его видела? Бородатый мальчик… Нет, дорогая моя, чтобы носить бороду, надо иметь к ней соответствующую физиономию. Да и характер тоже. А этот… сопля бородатая, — Ксения пренебрежительно махнула рукой.

В пятницу стало окончательно известно, что Рыбалко всё-таки отчисляют: вышел официальный приказ за подписью ректора. Это, разумеется, не конец света, уговаривала себя и подруг Катя, скорее, наоборот — начало новой жизни, и вообще, потом можно будет попробовать восстановиться… Но атмосфера лёгкой тревоги так и витала в комнате девушек с самого утра. В университете среди журналистов-второкурсников тоже наметился явный спад настроения. Нельзя сказать, что никто не ожидал подобного исхода, но всё-таки неравнодушные немного опечалились и приуныли.