Мечта цвета фламинго - Светлана Лубенец

Этот жаркий летний вечер был весьма урожайным на женские слезы. Кроме Нины Николаевны Муромцевой и Светланы Аркадьевны Тарасовой, еще как минимум две женщины также долго и горько плакали. Правда, стоит отметить, что у этих двух женщин было неоспоримое преимущество перед первыми двумя в виде налитых мужских плеч, которые они использовали в качестве впитывателей своих слез. Одной из них была Лялька, которая решила никогда в жизни не прощать свою бесчувственную мать, не знаться с ней и не видеться никогда. Ну… разве что в доме престарелых, куда Нине Николаевне, конечно же, придется отправиться в виду отсутствия у нее дочери, и в очень скором будущем, поскольку возраст у нее и так уже преклонный. Она, Лялька, конечно, придет проводить мать в последний путь, но вряд ли простит и на смертном одре. Давид, целуя ее спутанные кудри, смеялся, шептал всякие ласковые слова, раз десять назвал лапусенком и в конце концов взял на себя смелость заявить, что все еще утрясется. Ляльке так хорошо и комфортно плакалось у него на плече, что, честно говоря, она была просто счастлива, и, по большому счету, ей стало наплевать, утрясется что-либо или не утрясется вообще ничего и никогда.

Давид Голощекин, смеясь и целуя Ляльку, на самом деле находился далеко не в таком развеселом состоянии, которое демонстрировал своей возлюбленной. Он не знал, почему оказался так неприятен ее матери, но зато очень хорошо знал свою мамашу. Галина Андреевна, к которой они направились сразу после неудачного визита к Нине Николаевне, встретила их очень тепло и наговорила кучу комплиментов развесившей уши Ляльке, но Давид видел, как щурятся и жмурятся материнские глаза, что ничего хорошего, увы, не предвещало.

Именно Галина Андреевна и была еще одной женщиной, которая плакала в летний вечер у мужа на плече. Лев Егорыч, услужливо его подставив, молчал рыбой, ибо считал, что если двадцативосьмилетний сын наконец женится, ничего плохого не случится, и даже наоборот, будет одно только хорошее. Спорить с женой он не собирался, так как понимал, что ему не переубедить ее. В конце концов он заснул, а Галина Андреевна, соскользнув с его плеча, пошла плакать в кухню. Вернее, плакать ей уже расхотелось, потому что женщиной она была деятельной и на расслабление обычно отводила себе не более двадцати минут единовременно. Конечно, эта свадьба должна быть расстроена. Она сразу себе это сказала, как только Давидик заявил о женитьбе, но после того, как она увидела невесту, еще более укрепилась в собственном мнении. Лариса! Какая там Лариса! Всего лишь Лялька Муромцева! Голодранка! Конечно, похоже, что ее мамаша все-таки путается с Тарасовым, но вряд ли от его магазинов что-нибудь отвалится Ляльке. У него небось и свои дети имеются. И вообще, что можно ожидать от этой девчонки, если ее мамочка никому не отказывает. Галина Андреевна имела обыкновение верить в собственные фантазии, а потому, рассказав Льву Егорычу, как застала в приборной Нину с Виктором в недвусмысленном положении, тут же раз и навсегда в это твердо уверовала. Ей даже казалось, что как-то, краем глаза, она видела Нинины шашни и с Морозовым, что не исключает, а как раз подтверждает (ввиду страшной неразборчивости) ее интимные отношения и с начальником лаборатории, Сергеем Игоревичем. Таким образом, с точки зрения Голощекиной, Лялька Муромцева была тем самым гнилым яблоком, которое, как известно, падает рядом с яблоней.

Галина Андреевна распаляла свое воображение на предмет неприятия Ляльки все больше и больше, чтобы нечаянно не перейти в мыслях к тому, как она прокололась в лаборатории с телефонным звонком Льву Егорычу. Но в конце концов доводы, которые она приводила себе по поводу неудачного выбора Давидика, иссякли, и пришлось-таки подумать о Лялькиной мамаше. Как она на нее, Галину, смотрела! Вернее, сначала смотрела, а потом специально не смотрела, чтобы это еще оскорбительнее выглядело. А что, собственно, она такого сказала? Да ничего особенного! Чистую правду! Приборная комната служит для работы, а не для отправления потребностей некоторых не слишком чистоплотных членов коллектива. У Лактионова, между прочим, есть место для любовных утех – однокомнатная квартира, и нечего лабораторию превращать в бордель! Галина нервно постукивала костяшками пальцев по столу, а Нина с Виктором уже виделись ей в самых откровенных и отвратительных позах у святая святых, а именно: электронного микроскопа. Конечно, она зря по телефону сказала Левушке о том, чтобы он порадел сокращению Муромцевой. Обо всем же дома договорились! И чего ее опять понесло? Обстановка в лаборатории нестабильная – вот что! Фаинка какая-то вздрюченная. Наверно, тоже видела Нинку с Виктором! Вы подумайте, никого не стесняются! На этой мысли добродетельную Галину даже слегка передернуло от отвращения. Она неожиданно для себя зевнула и поняла, что тема Лактионов – Муромцева тоже уже отработана до предела и пора, хоть и не хочется, переходить думами к намечающейся свадьбе. А если переходить к свадьбе, то первый (он же самый главный) вопрос, который встает во весь рост, заключается в следующем: что будет, если свадьбу предотвратить не удастся, а Нинка, уже в качестве тещи и на полных основаниях, расскажет Давидику об этом злосчастном телефонном звонке? Расскажет она, разумеется, с прибавлениями против Галины и собственным самоочищением. Что при этом сделает Давид, предсказать трудно. Он уже давно воротит голову от матери. На этом месте своих размышлений Галина наконец здорово испугалась. В самом деле, Нина Николаевна Муромцева представляет собой скрытую угрозу. Она настоящая бомба замедленного действия, поскольку обладает абсолютным знанием. Они проработали вместе пятнадцать лет, и она, Галина, почему-то раньше никогда не задумывалась о том, что все, сказанное ею в лаборатории, при желании можно повернуть против нее. Она даже вспомнила, как один-единственный раз, разумеется, к случаю, чтобы показать, как она хорошо разбирается в людях, рассказала про Льва Егорыча, который хотел ее слегка обмануть, но не смог, потому что она тут же его раскусила. Если Нина расскажет об этом Левушке, то дальнейшее развитие событий даже представить себе невозможно. Она тогда, увлекшись рассказом, выдала некоторые интимные подробности и даже, по-своему обыкновению, кое-что присочинила. Левушка не простит. Семейная жизнь, которую она изо всех сил охраняла от всяческих посягательств, может дать трещину. И из-за кого? Из-за каких-то Муромцевых! Как же она, Галина, так непростительно опростоволосилась? Ну кто же мог предположить, что Давидик увлечется Лялькой. И когда он успел? Вроде бы все время был на глазах или в крайнем случае с Оксаной. Галина хрястнула кулаком по столу. С сахарницы свалилась крышка, колесом прокатилась по столу, упала на пол и разбилась. Несмотря на то, что крышку из синего хрусталя было жалко, Галина Андреевна решила верить примете: битая посуда, если и не к счастью, то обязательно к хорошим событиям! Не удастся Нинке лишить ее сына и мужа! Даже засланный казачок в виде живописной Ляльки не поможет! Она сделает все, чтобы спасти свою семью – единственное, что у нее есть и чем она действительно дорожит. В этом ее сила, в этом ее оправдание, и для такого дела все средства будут хороши! Галина Андреевна расправила слегка поникшие плечи и решила пойти спать. Генеральная линия определена, а утро, как известно, еще мудренее вечера.

Ночью мозг спящей Галины Андреевны продолжал усиленно и напряженно работать. К утру в ее голове созрело несколько простеньких комбинаций, при объединении которых в некую периодическую систему, вроде Менделеевской, можно было прогнозировать дальнейшее развитие событий с такой же точностью, как и свойства нового химического элемента, если, конечно, на этой земле есть еще что открывать.