"Волкодавы" Берии в Чечне. Против Абвера и абреков - Юлия Нестеренко

В полдень в аул вошла вся банда: с полсотни молодых, хищноглазых парней на горячих конях, почти у всех оружие советского производства.

«По-моему, это как раз те, что были мобилизованы в марте и должны были воевать с вашими на фронте. А они сбежали с эшелона и оружие прихватили», — злобно комментирует майор.

«Отлично, что не дошли. Их свирепый вид не вызывает большого желания столкнуться с ними в бою», — думаю я про себя. Вспоминаю, что именно рассказывал нам полковник о срыве мобилизации в Чечне И ПОЧЕМУ в апреле 1942 года Наркомат обороны был вынужден издать приказ об отмене призыва в армию чеченцев и ингушей.

Когда мы прибыли в Чечню, то были уверены, что абсолютно все вайнахи настроены против Советской власти и будут активно помогать нам. Но мы жестоко ошибались! Вайнахи вместе с другими нациями Советского Союза работали для победы на нефтепромыслах и заводах, строили оборонительные сооружения, принимали эвакуированных. Уже после войны я узнал, что тысячи чеченцев и ингушей геройски погибли на фронте, были награждены за подвиги орденами и медалями. Двое из них, подводник Магомед Гаджиев и пулеметчик Ханпаша Нурадилов, были посмертно удостоены звания Героя Советского Союза. Существовал чечено-ингушский кавалерийский полк, дошедший до Эльбы. Его командир майор Висаитов тоже был представлен к званию Героя. Но официально оно ему было присвоено только в 1989 году. Так случилось потому, что военнослужащие — чеченцы и ингуши — отзывались с фронта в трудовые армии, а по окончании войны они, «солдаты-победители», отправлялись в ссылку. Их судьбу разделили представители других народов, репрессированных в 1944 году. Это были калмыки, карачаевцы, крымские татары, а также соплеменники нашего Димпера — российские немцы. Вспомните, ведь его второй брат тоже служил в Красной Армии, воевал с фашистами с первого дня войны. Но был отозван прямо с фронта и отправлен в ссылку вместе со всеми из самого первого репрессированного народа. А было это 30 октября 1941 года.

Сели за дастархан, Лайсат с нами — единственная женщина за столом. Да еще по правую руку от фельдфебеля. Он сидит довольный, рдеет как маков цвет, а седобородые старики на нее косятся, чуть ли чуреком не давятся.

— У них не положено, чтобы баба за одним столом с мужиками, — шепчет мне на ухо Серега.

— Она же переводчица.

— Все равно не положено.

Сидим едим, вилок нет, выпивки тоже, зато баранины — завались. Жижиг-галныш — остро и вкусно, типа домашней лапши с чесночным соусом, мясом и бульоном.

Поели, развеселились, начались танцы.

О, лезгинка, это я обожаю! Я ведь тоже вырос на Кавказе.

Есть что-то в этом неистовом вайнахском танце, что глубоко затрагивает до самого дна даже мою европейскую душу, поднимает шторм таких ярких эмоций! Подчиняясь бешеному ритму, ощущаешь себя вольным как ветер, хочется раскинуть руки и парить в танце как свободная птица над горами!

«Орс-тох!» — звонкие возгласы летят к сияющим девственными снегами вершинам Кавказа.

Господи, как красива Лайсат в своей национальной одежде! Кружевная накидка на голове делает ее еще женственнее, длинное платье в рюмочку затянуто на узкой талии серебряным поясом. Молодые горские парни чертом вьются в танце вокруг плывущей белой лебедушкой Лайсат, подпрыгивают, встают на пальцы ног (как это у них получается?). Смуглые горбоносые лица горят румянцем, в зубах зажаты кинжалы, рукава черкесок хлопают как орлиные крылья. Невольно вспоминаются романтические образы вольных черкесов Лермонтова.

«Орс-тох!» Кажется, древние горы сейчас тоже пустятся в пляс.

Орс-тох! Орс-тох! Хлопают джигиты в такт барабанам, возбужденный Крис тоже в восторге отбивает ладонями ритм по обратной стороне своей гитары.

Даже бравый казак Ростоцкий, который утверждал, что у него в генах заложена неприязнь к чеченцам, и тот пританцовывает на месте и пылкими глазами следит за девушкой.

Орс-тох! Лайсат кружится в танце прямо передо мной, полы ее платья задевают мое разгоряченное лицо. Дразнишь?! Ну, давай!

Я тоже умею танцевать лезгинку, в Грозном научился. Захваченный бешеным темпераментом пляски, подскакиваю, присоединяюсь к Лайсат. Она делано ускользает, я преграждаю ей дорогу. Вечная игра мужского натиска и женского кокетства, воплощение силы и грации, ярости и нежности — яркая, бесподобная лезгинка, душа Кавказа!

Все другие танцоры покинули площадку, в широком кругу горцев танцуем только мы двое. Молодые джигиты в диком восторге. Вот это да! Немец и вайнахская девушка пляшут лезгинку, кто кого перетанцует?! Лайсат скользит по поляне, кажется, почти не касаясь земли, только длинное белое платье по траве стелется. Я резво начал, но уже потихоньку устаю, сдаю темп. Вот чертовка, откуда в ней столько энергии?! Карие глаза искрятся весельем, коралловые губы улыбаются мне. Нет, я не выдержу такого темпа, я сейчас упаду. Останавливаюсь, по-европейски склонив голову, благодарю ее за танец. Она шутливо приседает в реверансе. Молодые чеченцы громко хохочут. Знай наших! Старые не поймут: то ли иностранец оказал уважение их обычаям, то ли… О Аллах, где старые добрые времена, когда девушки были скромны, а ноги чужеземцев не ступало на священную землю вайнахов!

После танцев молодежь решает устроить джигитовку. Тоже хороший цирк! На обширной поляне выстраиваются конники и начинают показывать, кто во что горазд. Димпер проказливо улыбнулся и попросил одного из джигитов дать ему своего коня.

— Ва Дэла! Он расшибет тебэ, немцо! — качает головой джигит постарше. — Жэрэбец настоящий звэрь!

Однако Крису удалось-таки уговорить одного из парней помоложе. Горские парни гортанно хохочут, глядя на него в упор, видимо, им не терпится посмотреть, как этот чужеземец окажется в пыли, сброшенный норовистой лошадью.

Кристиан уверенной рукой берется за узду и легко, почти не коснувшись стремени ногой, взлетает в седло. Почуяв незнакомого седока, конь пятится, приседает, а затем резко бьет задом. Но наш ковбой без проблем удерживается в седле. Горцы слегка разочарованы, но надеются, что основной спектакль все же впереди.

Получив шенкелей, норовистый жеребец с ходу берет в галоп, вихрем проносится до края поляны и, развернутый крепкой рукой Димпера, устремляется назад. Около самой толпы всадник, натянув повод, резко поднимает его на дыбы. Конь оглушительно ржет и бьет воздух передними копытами. Наш отряд разражается аплодисментами.

— А вот так ты можешь? — выкрикивает какой-то совсем молодой, безусый джигит, отчаянно напоминающий мне лермонтовского Азамата. Пустив своего коня в галоп, мальчишка встает в седле во весь рост, недолго скачет так, а затем вновь опускается в седло.

— И так могу! — принимает вызов Димпер.

Гикнув по-казацки, он встает в седле на спине скачущего во весь опор коня и, раскинув руки, птицей летит над поляной.

— Э-ге-гей! — восторженно орем мы.

Лайсат кидает ему свой платок, и Крис, повиснув на стременах, ловко подхватывает шелковую ткань с земли.