Война 2020. И летели наземь самураи... - Ральф Питерс

— Мы хотим, — продолжал лощеный молодой человек, — только помочь вам. Несомненно, тот факт, что вы были замужем за человеком, который предал Родину, усложняет дело, и, кроме того, ваша краткая встреча с американским шпионом. Ну, конечно, он не совсем шпион. Это, разумеется, небольшое преувеличение. Кроме того, он уехал — уехал из гостиницы сразу после вас. Обратно на фронт, — сказал он весело. — Это сложная ситуация. И, конечно, некоторые ваши действия связаны с нарушением обычного уголовного кодекса. Например, некоторые ваши приключения с гражданином Нарицким. Я боюсь, что Даже, если здесь нет и намека на шпионаж или что-нибудь подобное, то уголовное законодательство тоже необходимо соблюдать.

Молодой человек пристально посмотрел на Валю, как бы ожидая, что она поможет ему выйти из этой ситуации. Она сидела и старалась вызвать в своей душе настоящую и глубокую скорбь, которую она не испытала при известии о смерти Юрия. Но она ничего не чувствовала. Юрий был для нее только орудием. Сейчас она это поняла. Она была ужасным человеком. Она сожалела об этом сейчас. Она сожалела о том, что совершила. Она сожалела о всех тех немногих минутах счастья, которые у нее были. Но жалости к Юрию она не испытывала.

— Валя, — сказал молодой офицер почти нежно. — Я просто содрогаюсь при мысли, что вам придется отправиться в тюрьму.

Валя взглянула на него.

— Я просто не могу себе этого представить, — продолжал офицер. — К тому времени, когда вы отсидите срок, этой прекрасной внешности уже не будет. Я боюсь, что от нее ничего не останется, и преступно растратить такую красоту. Ее увидят только отвратительные женщины, которые сидят в наших тюрьмах. Кроме того, я боюсь, что мы отстаем от запада в реорганизации системы тюрем. Вы уверены, что не хотите чашку чая?

Валя покачала головой. Она безумно устала.

Тюрьма?

— Не беспокойтесь, — продолжал молодой человек, — мне кажется, я вижу выход из этой ситуации, Валя, — сказал он мягко, лаская ее глазами, — а вы действительно очень красивая женщина. Даже сейчас, в таком виде. Я уверен, что вы могли бы оказать нам огромную помощь.

Валя посмотрела офицеру прямо в глаза. В другое время она бы с удовольствием пококетничала с человеком, у которого были такие глаза. Сейчас же эти глаза вселяли в нее невыносимый ужас.

— Мне просто… Мне просто хотелось жить весело, — сказала она кротко.

Молодой человек доброжелательно улыбнулся:

— Так вы хотите помочь нам, не правда ли?

Нобуру закрыл глаза и прислушался. В эти ночные часы даже через толстые стены и пуленепробиваемые стекла бункера он слышал голоса, голоса людей. Они вышли на улицы, несмотря на эпидемию болезни Рансимана, которая начала свирепствовать в городе. Десятки тысяч людей, хотя сосчитать их число точно было невозможно. В здании штаба личный состав продолжал праздновать успех "Скрэмблеров", не обращая внимания ни на что. В это же время на улице, в темноте, люди, поклоняющиеся другому богу, жаловались на свою судьбу на непонятном языке жителей пустыни.

Нобуру взглянул на спину своего адъютанта, одетого в ладно сидящую военную форму. Акиро покорно сидел за командно-информационным пультом и сортировал информацию. Замечание, сделанное Нобурой час назад, выбило молодого офицера из колеи. Нобуру знал, что Акиро продолжает искать безобидное объяснение словам генерала, но он также знал, что его адъютант ищет объяснение не там, где нужно. Сквозь стены все еще было слышно неумолимое ритмичное скандирование.

— Смерть Японии, — кричали они.

Вначале Нобуру не разобрал слов. Для этого ему нужен был переводчик. Но ситуацию он понял мгновенно. Он уже давно ожидал этого.

Несмотря на то что "Скрэмблеры" свою миссию выполнили, демонстранты начали собираться. Офицер разведки его штаба доложил о начале восстания в старом квартале около Башни Девственниц. Вспышка эпидемии болезни Рансимана распространялась от двери к двери, от окна к окну. Но это не останавливало азербайджанцев. Тысячи и тысячи людей шли сюда, гонимые животным инстинктом. Как Токио объяснит это? Эти темные, почти неграмотные люди узнали об огромных масштабах поражения, понесенного иранцами и повстанцами, почти так же быстро, как и сам Нобуру. Узнав об этом, они стали выходить из темных переулков, покидали свои обветшалые многоквартирные дома, в которых шахты лифтов исполь зевались только для сбрасывания мусора, а отвратительная вода едва текла из крана, если вообще текла. Правоверные вышли из лачуг, огромным поясом окружавших официальный центр города, из домов, построенных из картона и жести, из целых кварталов брошенных железнодорожных вагонов, в которых жило уже третье поколение семей. Они шли под черно-зелеными знаменами ислама, знаменами смерти. Внутри здания штаба их голоса стали слышны, когда люди взобрались на середину горы, а сейчас, когда они встали огромным полумесяцем перед входом в военный комплекс, их голоса проникали даже в каменный отсек в глубине горы, в подземный оперативный центр, в котором офицеры Нобуру, ничего не подозревая, пили за победу.

Не обращая внимания на протесты своих подчиненных и местной национальной гвардии, в один голос утверждавших, что ситуация слишком опасна, Нобуру вышел на улицу, где уже начинало темнеть. Он хотел увидеть все своими глазами.

— Что они говорят? — требовательно спросил он у своих охранников, когда они, уже не обращая внимания на опасность, решительно шли по улице и вдыхали отвратительный запах отравленного воздуха. — Что значат эти слова?

Все вокруг было в дымке. Люди, знавшие местный язык, стыдливо отводили глаза,

— Что это значит? — настойчиво спросил Нобуру. — Что они скандируют?

Офицер национальной гвардии, отвечающий за безопасность, посмотрел на Нобуру, как непослушный ребенок, которого поймали за шалостью.

— Они кричат "Смерть Японии".

Смерть Японии. О да.

Смерть. Смерть Японии.

Он не думал, что все произойдет так быстро. Но он так часто ошибался.

Смерть Японии.

Неужели они не чувствовали этого? Как они могли быть настолько самонадеянными? Неужели они этого не понимали? Наступает конец, независимо от того, есть "Скрэмблеры" или нет.

Смерть Японии. Толпа не говорила человеческим голосом. Выражаемые толпой чувства не имели ничего общего с разумным сознанием отдельного человека. Каждый человек становился частью этой огромной массы, поведение которой нельзя объяснить никакими словами. Толпа превращалась в единый организм, огромный, глухой и слепой. Ни одна из ее частичек не могла ничего изменить. Никакая логика не действовала на них, как будто всесильный Бог закрывал им уши. Толпа буйствовала, не ведая страха.

Нобуру представил себе, какими бесстрастными словами офицеры штаба в Токио попытались бы остановить толпу.

— Пожалуйста, — молил Нобуру местный офицер, — не подходите ближе.