Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик (Англия)

Харви положил руку ему на плечо и попросил, почти скомандовал:

— Лежи, не дергайся. И так все тело перебито.

Арнауд опустил веки; две тяжелых слезы прокатились по щекам, оставляя следы, как от удара плетью.

— Даже легкой смерти не сподобился, — простонал он. — Думал, хоть ле Буше подарит мне быструю смерть.

— От ле Буше даже такого милосердия не дождешься, — буркнул Харви, а затем грохнул кулачищем по земле: — Господи, да неужели вы были в таком отчаянии, что смерти искали?

— Сами знаете, что да. После того как я угрожал вам клинком, понял: все кончено. Самому наложить на себя руки… это же грех непрощаемый… А так… — Арнауд вздрогнул, и из уголка рта побежала струйка крови, — пройду чистилище и вновь встречусь с Клеменс.

Как бы ни сжимали сердце скорбь и жалость к другу, Харви все-таки подумал, что ни одна женщина не способна вселить такие чувства в его собственное сердце. Едва ли он станет искать смерти в надежде воссоединиться с любимой в загробном царстве.

— Конечно, встретитесь, — пробормотал он.

— Не считайте это помрачением ума, — сказал Арнауд, и слабая улыбка тронула перепачканные кровью губы. — Помрачение настало, когда я впервые увидел Клеменс во дворце ее отца, и все на свете перестало для меня существовать… Теперь это уходит… — Арнауд захлебнулся кровью, глаза стали стекленеть.

Харви потряс за плечо умирающего.

— Арнауд, погоди, не сдавайся. Клеменс подождет, хотя я понимаю, что прочее для вас не имеет значения. Но как же с вашей дочерью? Как же Манди? Ей же нужен защитник в этом мире!

— Назначаю вас ее опекуном, — твердо сказал Арнауд после продолжительного размышления. — Вы порядочны и честны, и знаю, что вы постараетесь найти ей хорошего мужа.

— Что, среди этого сброда? — недоверчиво переспросил Харви.

— Я доверяю вам… Вы не можете не исполнить волю умирающего…

— Чтоб я сдох! — воскликнул Харви, и Арнауд послал ему усталую улыбку.

Под глазами его залегли свинцовые тени, а дыхание стало прерывистым.

Вокруг них, привлеченная ужасом и обаянием смерти, собралась толпа. Сквозь нее протолкался брат Руссо. На этот раз он был почти трезв и дышал так, что срывал бы кору с деревьев. Подбежав, он опустился на колени, забубнил по латыни и начертал, сунув пальцы в бокал с вином, крест на липком лбу Арнауда.

— Vade in расе, — начал он. — In nomini patris, et filius, et spiritus sancti…

— Папа! Папочка! — кричала Манди, пробиваясь сквозь толпу на поле. Александр следовал за ней по пятам.

Последний вздох с клекотом вырвался из горла Арнауда. И когда Манди упала и прижалась к телу рыцаря, он уже был мертв.

Какое-то время Манди не понимала, что он умер, — ведь тело было еще теплым и податливым, и кроме струйки крови, вытекшей из уголка рта, ничто не указывало на ранения.

— Папа, — повторяла Манди, припав к его утихшей груди. — Папочка, я здесь, очнись!

Но он никак не реагировал на ее мольбы, а полоска крови на серой коже быстро подсыхала.

Манди попыталась поднять его руку — она поддалась, но когда девушка отпустила, то рука так и замерла, чуть согнутой.

Манди несколько раз сильно встряхнула головой — нет-нет, не может быть, это ошибка, он вовсе не мертв… Но за свою короткую жизнь Манди пришлось повидать уже немало смертей, чтобы из глубины души поднялось отчетливое понимание: отец умер, оставив ее одну-одинешеньку.

Харви мягко коснулся ее руки.

— Позвольте перенести его в шатер. — В его низком голосе дрожали слезы.

— Что, тело мешает состязаниям? — спросила она, уязвленная, — и стремясь сама уязвить побольнее.

Громадное тело Харви вздрогнуло.

— С тем, чтобы вы могли спокойно предаться печали, — сказал он с укоризной.

— Спокойно? — переспросила она с непередаваемым сарказмом.

— Послушайте, девочка. — Харви протянул руку, но Манди отдернулась и повела плечиками, всем видом показывая, как не хочет его прикосновения. И Харви, расстроенный и огорченный, отошел в сторону.

Александр тем временем подозвал нанятых носильщиков и с ними вместе приступил к обычным хлопотам.

Манди наблюдала, как они перекладывают тело на носилки, прихватывают веревками и скрещивают руки на мертвой груди. Отец Руссо кружил вокруг, как стервятник. Из глубин своей сутаны он извлек фляжку вина, изрядно приложился к горлышку, а остаток вылил в руку и окропил тело Арнауда, невнятно бормоча молитву. Манди едва не стошнило.

Александр сунул расстриге серебряную монетку, поблагодарил за его поспешные услуги и с дрожью в голосе попросил удалиться.

Манди шла за носилками через ристалище; шум боя, лязг оружия врывались в уши. Смерть на этом поле была такой обыденностью, что состязающиеся даже минутной паузой не почтили память очередной жертвы.

— Ему даже не позволят обрести упокоение в освященной земле, а причислят к самоубийцам, — сказала Манди, опускаясь на колени возле ложа, на котором возлежало тело, и вглядываясь в восковое лицо мертвого.

Смерть не изгладила разрушений, которые за последние годы наложились на облик Арнауда, не затронув разве что кости. Некогда Арнауд был красивым и сильным человеком; но даже смутного эха этого не могли уловить те, кто застыл в бессменной страже у смертного одра.

Манди печально посмотрела на Александра. Они оба знали, что тех, кого отвергла церковь, хоронят у перекрестков: символ расставаний и встреч — традиция, дошедшая со времен язычества. Там гнили кости преступников, объявленных вне закона, убийц, закопанных после того, как тела долго болтались на виселицах. Иногда священники разрешали хоронить подобных изгоев на кладбищах по просьбе возжелавших оказать милость заблудшей душе родственников, просьбе, непременно подкрепленной изрядным количеством серебра. Манди знала, что для оплаты такой привилегии серебра в отцовском ларце недостаточно.

Александр нахмурился в задумчивости.

— Священник не даст позволения похоронить Арнауда в освященной земле, — пробормотал он. — Но что нам помешает совершить погребение по собственной нашей воле?

— Вы… То есть без разрешения священника?

— Вот именно.

Расширив глаза, Манди посмотрела на Александра. Множество возражений вертелось на кончике языка, но явная смелость предложения заставила замолчать. Богохульство, да; но отсыпать кучу серебра в сундучок какого-то святоши — не большее ли богохульство?

Как будто прочитав ее мысли, Александр добавил:

— Так иногда происходило в Кранвелле: селяне ночью закапывали мертворожденных детей на нашем кладбище. И прежние настоятели закрывали на это глаза: слишком крепкая традиция, которую не искоренить, не вызвав сильного противодействия.