Путь Короля. Том 2 - Гарри Гаррисон

– Правильно. Сгорел, как свечка. Но, знаете, из его домочадцев никто не пострадал, и все его трэли остались живы. Должно быть, это рука Божья.

Хорошее настроение Бруно внезапно испарилось. Он бросил на землю меч в ножнах, подошел к переднему шведу, который все еще держал в руках кнут.

– Когда ты вернешься домой, свинья, ты скажешь: «Ой, у них было оружие, а у нас не было». Ладно, у тебя, свинья, есть нож, и у меня есть, – взмах, и в руках Бруно оказался длинный односторонней заточки клинок с бронзовой рукояткой. – Да, смотри-ка, ведь у тебя есть и кнут. Почему бы нам не связать свои запястья, и я поучу тебя танцевать!

Бруно уставился в лицо противника, потянулся к его руке, лицо его исказилось, как у Кутреда. Но с гиганта-шведа было уже достаточно. Он буркнул что-то неразборчивое, задом попятился и исчез в темноте улицы. Остальные потянулись вслед за ним, причем ругаться они начали только на безопасном расстоянии. Из амбара, ставшего церковью, неожиданно донеслось пение. Шеф не узнал ни мелодию, ни исковерканные латинские слова, но немецкие риттеры вытянулись в строю еще торжественней и начали подпевать. Vexilla regis prodeunt… «Под знаменем грядущего царя…»

* * *

А в зале, не так уж далеко оттуда, царь земной, украшенный золотой диадемой поверх длинных светлых, заплетенных в косички волос, слушал группу людей, богато одетых, но со странными предметами в руках – бубнами, сушеными конскими пенисами, полированными черепами.

– …никакого уважения к богам, – кричали они. – Бедствия для всей страны. Христиане шляются, где хотят, и никак не уймутся. Сельдь ушла, хлеб не уродился, снег выпал так рано, как никто не упомнит. Сделай что-нибудь или пойдешь вслед за дураком Ормом!

Король простер руку.

– Что я должен сделать?

– Принеси великую жертву. Великое жертвоприношение в Упсале. Не девять человек, девять коней и девять собак, а все самое худшее из твоего царства. Самую отраву. Девяносто мужчин и девяносто женщин должен повесить ты в священной роще, и еще больше должны истекать кровью снаружи. И не старых изношенных трэлей, купленных по дешевке, а истинных слуг зла. Христиан, ведьм, колдунов, финнов и лживых жрецов Пути в Асгард! Повесь их и заслужишь благоволение богов! А если ты не тронешь их, мы снова отправимся вдоль Эйриксгаты.

Путь Единого Короля, вспомнил Шеф объяснения Хагбарта. Дорога, по которой должен пройти каждый, желающий стать королем всех шведов, чтобы преодолеть все испытания. Этот, наверное, уже прошел по ней.

– Хорошо, – голос короля загремел, – я сделаю вот что…

Снова оказавшись снаружи, Шеф увидел громаду языческого храма в Упсале, зубцами вздымающегося ввысь, с драконьими головами на каждом углу, с вырезанными на дверях фантастическими изображениями из легенд о королях. А снаружи священный дуб, к которому шведы в течение тысячи лет приходили совершать жертвоприношения. С его скрипучих ветвей свисали трупы. Мужчины, женщины, собаки, даже лошади. Они висят здесь, пока не сгниют и не упадут – с пустыми глазницами и ухмылкой обнажившихся зубов. Над всем святым местом облаком стояло священное зловоние.

* * *

И вот Шеф опять открыл глаза в шатре финнов. В этот раз он не вскочил на ноги, его одолевали слабость и ужас.

– Что ты видел? – спросил Пирууси. Он отводил глаза, как если бы увидел что-то, что не хотел увидеть, но был при этом напряжен и внимателен.

– Смерть и угрозу. Для меня, для тебя. От шведов.

Пирууси сплюнул на пол шатра Пехто.

– От шведов всегда опасность. Если они смогут нас найти. Может быть, и это ты тоже видел?

– Если бы я видел ближе, я бы сказал тебе.

– Тебе нужно еще помочиться?

– Хватит.

– Не хватит. Ты великий… великий spamathr. Выпей то, что прошло через нашего spamathr.

Что бы это могло значить по-английски, рассеянно подумал Шеф. Мужчина здесь называется wicca, женщина – wiссе. Коварная, как английская witch, ведьма. Напоминает о ветчине, об окороке. О половинках трупов, висящих в коптильне.

Он снова поднялся на ноги, встал над чашей.

* * *

Он знал, что последние два видения происходили «сейчас». И хотя не «здесь» в смысле шатра финского шамана, но «здесь», в этом мире. Дух его перемещался только в пространстве.

То, куда он попал на этот раз, не было ни «здесь», ни «сейчас», нечто совсем иное. Он попал в другой мир. Он находился словно в неосвещенном подземелье, но откуда-то мерцали лучики света. По-видимому, он шел по исполинскому арочному мосту, под которым шумела бурная река. Сейчас он спускался с горбатого моста, к чему-то преграждавшему путь. Не к стене. На самом деле – к решетке. Это была стена Гринд, загораживающая дорогу в Хель. Странно, что слово «гринд» означает и эту стену, и убитых китов.

К решетке прижимались лица, глядели на него, лица, которые он предпочел бы не видеть. Он продолжал идти. Как он и боялся, первое лицо принадлежало Рагнхильде, искаженное и ненавидящее; она выплевывала навстречу ему горькие слова, трясла решетку, словно желая добраться до него. Эту решетку не сдвинуть было человеческой рукой, живой ли, мертвой ли. Из груди Рагнхильды обильно капала кровь.

Позади нее стоял маленький мальчик с недоумевающим взглядом. Он, кажется, не испытывал ненависти к Шефу и не узнал его. Он внезапно увернулся от третьей фигуры, старающейся схватить его, прижать к тощей груди. Старая королева Аза с петлей на шее.

«Что они хотят сказать мне? – не мог понять Шеф. – Что я убил их? Я это знаю».

Призраки отступили от решетки, неохотно и злобно, словно по принуждению. Пришел кто-то другой, еще одна женщина. Шеф узнал изможденное лицо, с которого двумя днями раньше отряхнул снег – то была незаметно умершая Годсибб. Лицо ее по-прежнему было усталым, но не таким морщинистым, как ему запомнилось, оно разгладилось в успокоении. Годсибб хотела говорить. Голос ее был подобен писку летучей мыши, и Шеф нагнулся, чтобы услышать.

– Продолжай, – донеслось до него, – продолжай. Я пошла за тобой, и я попала в Хель. Я бы попала сюда так или иначе. Если бы я не пошла за тобой, я была бы здесь рабыней – их рабыней, – она кивнула на удаляющиеся тени двух королев. – Я избежала этого.

* * *

Голос затих, исчезла стена и мост, и тьма. Шеф обнаружил, что по-прежнему сидит в шатре, а по щекам его катятся слезы. Хотя видение, казалось, не заняло ни одного удара сердца, он опять оказался последним, кто очнулся от грез. Остальные смотрели на него, Ханд озабоченно, а Карли сочувственно. Оба финна выглядели вполне довольными, удовлетворенными, как будто его чувства доказали, что он тоже человек, из такой же плоти и крови, как они сами.

Шеф медленно поднялся, пробормотал какие-то слова, взял свое копье, стоявшее у полога шатра. На его наконечнике выступил иней, но его тяжесть успокаивала нервы. Три путешественника вышли в морозную ночь в темной березовой роще.