Маршал Малиновский - Борис Соколов

— Проклятые мосты! Нужно было взорвать их, непонятно, почему командование не сделало этого. Я выслал роту с четырьмя пулеметами к мосту Пинтоке. Достаточно? Конечно! Все было тихо. Ребята, очевидно, успокоились, а ночью их внезапно, без единого выстрела, атаковали марокканцы. Ни один из пулеметов не успел открыть огня. От роты осталось четыре бойца. Вы понимаете, полковник Малино?!

Генерал не находил себе места. Он понимал, что командир роты проявил элементарную беспечность.

— Опять урок! Но теперь-то мы уже не первоклассники, а бдительности не хватает. Жаль, жаль бойцов!..

Я попытался успокоить генерала Лукача, но сразу же понял, что словами не поможешь его горю. Он был командир и, как каждый настоящий командир, испытывал отцовские чувства к своим солдатам. Он понимал, что война не бывает бескровной, но за каждую каплю ее враг должен заплатить большой ценой.

А с мостами действительно была допущена большая и непоправимая ошибка. Ведь на западном берегу реки Харамы республиканцы имели совсем небольшой плацдарм, да к тому же и закрепиться на нем как следует не успели. Между тем в феврале вода в реке сильно поднялась, и Харама представляла для противника весьма серьезное препятствие. Нетрудно было предугадать, что мятежники сразу же завяжут бои за переправы. Они были гораздо более необходимы им, нежели республиканцам. Здравый смысл подсказывал уничтожить мосты. Но командование Центрального фронта этого не сделало. О причинах судить трудно. То ли это было тактическое недомыслие испанских офицеров, многие из которых привыкли воевать по закостенелым канонам старой королевской армии, то ли инерция задуманного ранее наступательного плана. Во всяком случае, мосты облегчили противнику форсирование Харамы.

Все же я напомнил генералу Лукачу, что события на Хараме начали развиваться в пользу республиканских войск, и это тем более приятно, что Харамская операция явилась, в сущности, первой операцией армейского масштаба. Значит, опыт растет. Теперь советские танки уже полностью господствовали на поле боя. Это очень часто решало и ход боев в пользу республиканцев. Большую силу представляла теперь и советская истребительная авиация. Она появилась в небе Испании еще в ноябре, и мадридцы со слезами радости на глазах смотрели, как советские летчики разгоняли фашистских воздушных пиратов. Во время Харамской операции фашисты как огня боялись наших истребителей. Они начисто отказались от своего излюбленного приема: в течение нескольких часов “долбить” одни и те же позиции республиканцев. Теперь налеты бомбардировщиков были короткими, зачастую они сбрасывали бомбы с первого захода. Но наши истребители все же умели “прихватывать” мятежников над полем сражения, и тогда черные султаны дыма поднимались к небу…

Гвадалахара… По праву стала она символом доблести и мужества республиканской Испании.

Враг задумал эту операцию в виде стремительного продвижения итальянского экспедиционного корпуса по Сарагосскому шоссе. 9 марта интервенты планировали захватить Ториху, а уже 15 марта — Мадрид. Все расчеты строились на отсутствии сколько-нибудь серьезных республиканских сил на северо-восточном направлении, на возможности безостановочного движения вперед. Но расчеты эти оказались недальновидными. Три дивизии, шедшие в затылок одна другой (четвертая — “Литторио” — была в резерве) по узкой долине, ограниченной горным хребтом Самосиерра и берегом реки Тахунья, могли быть остановлены и поражены гораздо менее мощными силами.

Так оно и случилось. Если 8 марта против трех слабо оснащенных республиканских батальонов интервенты двинули пятнадцать вооруженных до зубов батальонов, то уже на следующий день республиканским командованием сюда была переброшена 11-я Интернациональная бригада с ротой танков. Маневрируя и действуя из засад, эти танки встретили интервентов жесточайшим огнем. Еще через день в сражение вступила 2-я бригада Листера и 12-я Интернациональная бригада. 12 марта в составе республиканских войск уже действовали три республиканские дивизии и два батальона танков Т-26 под командованием советского добровольца генерала Д.Г. Павлова. Эти значительно уступавшие итальянцам силы благодаря высокой стойкости нанесли поражение врагу. Бомбовые удары и пулеметный огонь наших самолетов сыграли решающую роль в успешных действиях.

Итальянский экспедиционный корпус был разгромлен.

Лично мне непосредственного участия в этих боях принять не пришлось: после Харамской операции я был назначен советником при командире 2-го Мадридского корпуса. Но ни с Листером, ни с Лукачем связи не терял, наезжал к ним под Гвадалахару. И генерал Лукач бывал в Мадриде, так что и в сумятице боев нет-нет да и мелькнет его веселое лицо, его энергичная фигура, нет- нет да и выдастся минута-другая для короткого душевного разговора.

Помнится, одна из встреч состоялась где-то в середине марта. Мате Залка был по обыкновению возбужден. Мы обнялись, и он тут же начал рассказывать о недавних боевых событиях. Я уже слышал о том, как упорно оборонялась и отважно наступала его бригада. А теперь Лукач сообщил мне еще одну новость: бригада овладела Паласио де-Ибарра.

— А дело было довольно простое, — жестикулируя, рассказывал Лукач. — Два моих батальона, в том числе имени Гарибальди, вместе с танками скрытно, по лесу, подошли к дворцу. Танки открыли огонь, пехота начала окружать гарнизон. Им бы просто сдаться — так нет, видно, боялись расплаты за свои злодеяния. Сопротивлялись зверски. Тогда танки проломили каменные стены ограды, пехота за ними — итальянцы в панике. Все, кто остался цел, сдались… Потом начались контратаки, но мы уже вышли на опушку леса: перед нами открытое поле, подобраться трудно. Правда, итальянцы бросили против нас еще один батальон, потом какие-то резервы, танковую роту. Но тут нам соколики помогли. Представляете: около тридцати истребителей в воздухе!

— И это вы называете ‘‘простым делом”?

Генерал Лукач смутился: он не умел хвастаться и в то же время не мог нарадоваться на своих бойцов.

— Да, конечно, дело не простое. — Лицо Мате Залки потемнело. — Восемьдесят человек оставили в этом проклятом дворце. Восемьдесят! Зато и фашистам не поздоровилось: два батальона прекратили существование, сто пятьдесят пленных, техника, оружие да в придачу оперативные документы штаба 535-го итальянского батальона.

Генерал Лукач всегда очень берег людей. Но себя он сберечь не сумел. Гибель его глубокой болью отдалась в наших сердцах. Трудно, невозможно было себе представить, что больше уже не встретишь порывистого, улыбающегося Мате…»

Портрет Малиновского в Испании оставил в своих мемуарах генерал-полковник Александр Ильич Родимцев, который в Испании был майором и получил звание Героя Советского Союза:

«В Мадриде меня вызвали к коронелю Малино. Небольшая комнатка, куда я явился, напоминала учебный класс: кроме длинного стола, застеленного большой картой, да нескольких стульев, ничего не было. За столом сидел плечистый крупный человек в коричневом гражданском костюме. Увидев меня, он быстро провел рукой по ершистой шевелюре, приветливо улыбнулся:

— Как доехал?

— Нормально.