Штауффенберг. Герой операции "Валькирия" - Жан Луи Тьерио

Если в АХА Клаус соблюдал крайнюю осторожность, ему все же надо было заручиться поддержкой некоторых тщательно отобранных им людей, в чьем молчании и сообщничестве он мог быть вполне уверен. Он много ездил, принимал людей в своем кабинете, прощупывал их с максимальным вниманием. В некоторых случаях он мог опереться на воинов, в чьей верности не сомневался. В каждом из двадцати одного военного округа рейха он назначил офицера по связям на случай государственного переворота. Все они были или родственниками — Николаус фон Юкскюль в Праге, Людвиг фон Леонорд в Мюнхене, или друзьями — Герман Кайзер в Висбадене, Хассо фон Бехмер в Данциге, или друзьями друзей, как Хайнрих фон Лердорф[83]в 1-м военном округе в Кенигсберге, бывшем стратегически особенно важным из-за близости к Ставке Гитлера в Растенбурге. С этой стороны он мог не опасаться разглашения тайны.

Однако надо было посвятить в тайну и некоторых войсковых офицеров. Это была сложнейшая задача. В ходе заседания народного суда Роланд фон Хёсслин рассказал о том, как его обхаживали 1 апреля 1944 года в кабинете Штауффенберга в Берлине во время встречи, организованной одним общим приятелем: «Опираясь на статистические данные, он нарисовал мне плачевное состояние наших людских резервов. Потери были несравненно большими, нежели численность резервистов, которые могли пополнить ряды сражавшихся частей. Численность сухопутных войск уменьшалась ежемесячно на армейский корпус […]. Следовательно, в Германии могли наступить смутные времена, как это было в 1918 году. Получалось, что резервная армия была единственной силой, которая гарантировала порядок. Посему офицерскому корпусу следовало быть очень бдительным […]. Ему суждено было действовать по своему усмотрению после полного падения авторитета государства». Он якобы добавил к этому «Гитлера долой», чтобы «народ смог избежать катастрофы». На допросах в гестапо Хёсслин заявил: «Должен при знать, что эти слова моего начальника, этот призыв к моей офицерской чести меня потрясли. Они тронули меня сильнее, чем обзор ситуации на фронте, который был сделан до этого». Но он не сказал о силе убеждения Штауффенберга, его умении взывать к кастовой солидарности и к взаимопомощи собратьев по оружию. Разве они не служили оба в 17-м Бамбергском полку? Класс умел приноравливаться к собеседникам. Для того чтобы уговорить полковника Бюркера, он сыграл на патетических струнах. Обрисовав ему плачевную обстановку и заверив в том, «что еще не поздно все исправить», он прочел отрывок из поэмы «Антихрист» Георге: «Когда народ стряхнет стыда оцепенение,/Из спячки выйдя опостылевшей ему,/Он вспомнит роль свою, свое предназначение,/Поймет, что было ясно Богу одному./Прозрение придет […] Рук поднятых возникнет вал/И стяги правды ветер утренний взметнет/Гвардейцев короля, который на колени встал,/Приветствуя своих героев и господ». И вдруг внезапно спросил: «А ты хотел бы оказаться среди этих героев?» Слегка удивившись этой странной речи, Бюркер дал свое согласие.

Средства не имели значения. Штауффенберг пожинал богатый урожай. И не разу не ошибся в выборе. Нет ни единого признака утечки информации из воинской среды. Он был настолько осторожен, что командир Комендантского батальона майор Ремер узнал обо всем только тогда, когда его подразделению надо было выполнить тактическую задачу. Достаточно было согласия его начальника генерала фон Хазе, все остальное зависело от самих заговорщиков. В Берлине, помимо кавалерийского училища в Крампнице, практически ни один офицер из числа командиров не был посвящен в тайну.

С технической точки зрения подготовка государственного переворота представляет собой прекрасный образец немецкой организованности. Оставалась одна, но большая трудность. Как начать операцию «Валькирия»? Ольбрихт на это не был уполномочен. Судьбоносный приказ мог отдать только Фромм, командующий резервной армией. До 7 июня 1944 года он теоретически мог сделать это только по распоряжению фюрера. Высадка союзников в Нормандии все изменила. Опасаясь непорядков в стране и сознавая необходимость направления на запад не менее двадцати дивизий, Гитлер собрал генералов в своем Орлином Гнезде в Берхтесгадене, в Бергхофе. Там он заслушал доклад Фромма об основных направлениях операции «Валькирия». В этой поездке генерала сопровождал Штауффенберг. Там он впервые увидел диктатора так близко. И воспользовался поездкой для того, чтобы лично проверить меры безопасности, которые обеспечивали его защиту. Резервной армии было дано право по своему усмотрению вводить военное положение и брать власть в свои руки, включая и власть над гауляйтерами партии. Фромм стал ключевым игроком этой игры. И все это понимали.

Начиная с апреля Ольбрихт делал все, чтобы Штауффенберга назначили начальником штаба резервной армии. Это назначение состоялось 1 июня. В штабе Ольбрихта Клауса заменил Мерц фон Квирнхайм. Благодаря этой умелой перестановке, заговорщики сидели теперь в штабе АХА и в штабе резервной армии. И только положение Фромма оставалось двусмысленным. Его многие считали выскочкой-карьеристом без глубоких убеждений. Ольбрихт полагал, что тот будет на их стороне в связи с ухудшением военной обстановки на востоке. Ведь в июне 1944 года русские стояли уже на пороге Восточной Пруссии. И тогда Штауффенберг решил сыграть ва-банк в надежде, что в случае неудачи воинская взаимовыручка не позволит его начальнику рассказать кому-то еще об их разговоре. В июне он открылся ему, объяснив, что, по его мнению, «единственным выходом был государственный переворот». Фромм не обиделся, скорее наоборот. Он поблагодарил его за откровенность и с двусмысленной улыбкой добавил: «Если вам удастся этот государственный переворот, не забудьте про Кейтеля». Из этого Клаус понял, что дело было сделано. Генерал его не выдал. Теперь он мог свободно работать и плести заговор. Однако он ничего не выиграл. Фромм, естественно, был готов поддержать государственный переворот, если бы Гитлер был убит и если бы его перспективы были достаточно серьезны. Но в случае возникновения трудностей он ни за что бы не ручался… Эта ситуация смертельной опасностью нависла над всем планом.

Штауффенберг прекрасно справился с планированием военной операции. Но куда сложнее было справиться с соперничеством планов, а также честолюбием и с задними мыслями. С некоторой наивностью, замешанной на хорошей порции реакционного цезаризма, он верил в идеальный порядок, при котором мессия мог бы собрать вокруг себя своих апостолов ради спасения Германии. Мир политики был ему совершенно чужд, часто по причине полного расхождения с его манерой мышления и существования. Попадание в котел конкретных действий стало для него суровым испытанием, где он, однако, доказал свою зрелость.

Перед своим отъездом в Тунис он при посредничестве Бертольда встретился с большинством из «ветеранов» группы Герделера — Бека и с «реформаторами» кружка «Крейзау». 8 января 1943 года он даже принял участие в собрании под председательством Бека. По возвращении с фронта он возобновил установленные ранее контакты. Но все, так или иначе, его раздражало.

Ему были достаточно близки идеи Горделера. Но его политические приемы, разговоры терминологией партий, министерств, площадей, его неосторожность и оторванный от реальности оптимизм, равно как и его претензии на пост канцлера после государственного переворота, казались Клаусу совершенно неуместными. В условиях, когда популярность фюрера в народе еще высока, вызов должен был, как он считал, прозвучать убедительно. Требовалось либо найти харизматичного лидера, каковым Герделер не являлся, либо поставить канцлером всех устраивавшего человека, который смог бы показать, что кузнецы новой Германии вовсе не были кадилоносцами старого порядка, а были инициаторами продуманного обновления страны. Штауффенберг предложил на этот пост кандидатуру Вильгельма Лейшнера, профсоюзного деятеля и бывшего депутата от СПГ, с которым он встречался благодаря кружку «Крейзау». Как же возмутились Герделер и Хассель! Они считали, что это означало бы протаскивание через окно большевизма, который был выставлен за дверь при Веймарской республике. Штауффенберг не был в этом уверен, но ничего не сказал. И все-таки сумел добиться, чтобы его протеже был рассмотрен на пост вице-канцлера. Решение Герделера назначить политических руководителей к офицерам по связи в каждом военном округе также казалось ему скандальным. Если даже такие личности, как Хайнрих фон Дона в Кенигсберге или Эвальд фон Клейст-Шменцин в Штеттине, были вне всяких подозрений, то назначение к ним политических руководителей означало бы возрастание опасности утечки информации вдвое.